Как-то неприятненько стало. То с цветами у театра встречает, то не спешит увидеться. Подобралась вся, резко встаю и направляюсь к кучке своей одежды. Она упала и теперь моя новая красивая футболка смята.
Кир молча следит за моими движениями. Я замечаю привычную наглую улыбку и острые клыки. Меня это завораживает и раздражает одновременно. Хочется сказать, чтобы уходил и не возвращался и в то же время, чтобы остался и снова что-то мне рассказал. Я любопытная до чужих секретов и историй.
– Выйди. Мне надо переодеться, – отворачиваюсь и начинаю медленно развязывать юбку.
– А если я не хочу?
Он уселся в кресло. Ровно на то место, где сидел Петечка. Наблюдаю за сменой его настроения. И вообще, снова наглый Кир ворвался и раздражает все мои рецепторы.
Только страха перед ним нет. Где-то в глубине души я уверена, он никогда меня не обидит.
Устало опускаюсь на кресло рядом с ним. Выдохлась.
– Что ты от меня ждешь, Кирилл Леманн?
Да-да. Кирилл Леманн. Мажор, сын хозяев, которые так и не заплатили за выступление, до ужаса богатые, интеллигентные, с родословной, в которой одни царские советники и министры.
– Я требую всего три свидания, – говорит уверенно и несколько расслабленно.
– Требую? – мои нервы подожгли как фитиль свечки.
– Ну, прошу, – разводит руки в стороны. В глазах нездоровый огонёк, его искры не обжигают, а жалят. – Я тебя спас, между прочим. Хотелось благодарности, как бы…
– Ты мне не нравишься, Кир!
– Не проблема. Исправлю.
Разглядываю его пристально, будто в первый раз вижу. В груди сдавливает неуемное чувство какой-то обиды, смешанной с удовольствием. Безумная смесь получается так-то.
– Хорошо, – тихо отвечаю. Сама еще не понимаю, на что подписалась. В моих планах было завоевание Лео, а тут свидания не просто с другом Навицкого, с самим сыном Леманнов.
Кир улыбается так, что у меня ноги подгибаются. Ох, тепло как обруч раскручивается по телу. В его глазах пылает азарт, радость и, черт возьми, победа.
Глупо улыбаюсь ему в ответ. Потому что сдерживаться – сил больше нет.
– Тогда я позвоню? – пятится назад, сшибает еще какую-то вазу или что это. Она падает с громом, разбивается. Кир матерится и снова извиняется. Таким милым кажется, улыбку еще больше растягивает на моем лице.
– Ты мой номер не знаешь.
– Пфф! Знаю!
– Я тебе его не давала, – с укоризной смотрю сквозь нисходящую улыбку.