В зал заходит Мила, а позади нее идут две девушки. Обе высокие, с длиннющими ногами. Сглатываю слюну. Женские ножки — моя слабость. Сердце перемещается чуть ниже, и слышу звон вместе глухого стука.
Они идут медленно, шаги легкие, будто и пола-то не касаются.
— Кир, знакомься, это Соня, — Мила аккуратно взмахивает рукой и указывает на брюнетку. Та мило улыбается. А в глазах вижу яркие брызги, словно бенгальские огни зажгли пачкой. Улыбка тягучая и манящая.
Киваю ей и улыбаюсь в ответ. Приятная, красивая, но пока мимо. Кто бы еще сказал, что ищу…
А это Зоя.
Перевожу взгляд на другую девушку. Та достала телефон из малюсенькой сумочки и пишет что-то там, быстро перебирая наманикюренными пальчиками. Ни тебе тягучей улыбки, ни блеска в глазах. Ничего. Тотальный игнор. Руку даю на отсечение, не слышав, что ей говорит Мила.
Как-то подобрался даже весь. Плечи расправил и спину выпрямил.
— Зойка! — окликает ее Навицкая и извинительно кривит губы. Забирает у этой Зойки телефон и, можно сказать, силой заставляет посмотреть на меня. Дождался, называется.
Хмурюсь. Терпеть не могу такое поведение псевдокоролевы. Такие особы нервы выдергивают пинцетом. Внутри зарождается протест и горячий шар негодования.
«Зойка, значит…».
— Привет, — подает она свой голосок. Эхом заполняет черепную коробку. А там вдруг стало пусто…
В глаза смотрит долго, пристально. Заставили ведь. Меня от ее взгляда прошибает взрывной волной пренебрежения и высокомерия. Плющит и раздавливает.
— Ну, привет, — отвечаю.
Трясти начинает от бешенства. Она хоть и высокая, но ниже меня, а смотрит так, что хочется сесть на стул. Вроде как перестал иметь право смотреть на нее сверху вниз.
Глеб уходит встречать Кречетова. Я остаюсь в обществе этих балерин. Знал, что женщины в сборе те еще змеи, но сейчас я чувствую, как скользкая тварь обвивает мою шею. Слышу шипение над ухом, а зубы вот-вот вонзятся в артерию. Рукой стряхиваю фантомное шевеление по телу.
Отодвигаю стул для Зои и взглядом цепляю тонкую длинную шею и узенькую золотую цепочку с кулоном. Он исчезает в ложбинке груди, теряется. Хочется нырнуть туда к нему. Цепко хватаюсь за спинку стула до побелевших костяшек, чтобы все-таки не коснуться ее светлой-светлой, почти молочной, кожи.
— Вино? — спрашиваю Милу. Она здесь самая нормальная.