Она проводит пальцем по краю стола, оставляя влажную полосу.
— Но почему?
— Об этом еще рано говорить.
Тишина. Только треск дров в печи да мое чавканье.
— И знаешь, я тут подумала…
Я поднимаю взгляд. Она смущенно мнет салфетку.
— Я понимаю, что это мужские дела, не люблю в такое лезть. Губы
ее дрожат. — Да, я считаю это неправильным. Но я, кажется, тоже
знаю, как нам помочь.
— И как?
Она вдруг оживляется. Глаза, обычно потухшие, вспыхивают.
— Часть людей сбежала из города. Не по своей воле — здесь было
слишком тяжело. Ее пальцы рисуют невидимые узоры на столе. — Ты
видел, что здесь творилось. Остались только самые стойкие. Но
некоторые хотят вернуться!
Она прикладывает ладонь к груди — тонкую, но уже не такую
костлявую, как раньше.
— Есть несколько человек, которым я доверяю, как самой себе.
Если они узнают, что кто-то готов их защитить... Голос ее крепнет.
— Они вернутся. Помогут. Сделают все, что в их силах.
Я откладываю ложку, присматриваюсь к ней.
— Хорошо, продолжай.
— Я не умею отправлять вестников, — она вздыхает. — Моя магия
слаба. Но если Калмыков поможет…
Она вдруг встает, подходит к комоду, достает сверток — в нем
что-то звякает.
— Я могу дать имена. Места, где они должны быть. Их вещи.
Показать их дома. Может, это поможет найти их?
— Нам это очень поможет. Спасибо.
Радослава собирается уходить, но вдруг оборачивается. Глаза ее
блестят.
— Спасибо тебе, Зоран. Голос ее тих, но тверд. — До тебя я
потеряла надежду. Думала — это конец.
Я впервые замечаю, как она изменилась. Раньше — кожа да кости,
серое лицо, мутные глаза. Теперь — волосы блестят, щеки порозовели.
Даже походка стала увереннее.
— Город возрождается, — шепчет она. — Источник работает. Мы это
чувствуем. Каждый, кто родился здесь…
Она кладет руку на стену, будто ощущая пульс дома.
Я понимаю — она права. Это не просто город. Это — живое
существо. И оно просыпается.
Я откидываюсь на спинку деревянного кресла, и оно тихо
поскрипывает под моим весом.
– Расскажи мне больше про этот город. Каким он был раньше? –
прошу я.
Радослава задумывается, ее пальцы непроизвольно теребят край
потрепанного рукава. Вдруг ее лицо озаряется теплым светом
воспоминаний.
– Красивым... – начинает она, и голос ее звучит мягче обычного.
– Уютным, как бабушкино одеяло, сшитое из лоскутков разных земель.
Караваны, что проходили мимо, всегда сворачивали к нашим
воротам.