Помог мне тогда Игнат. Через каких-то своих знакомых нашёл то ли психолога, то ли гипнотизёра, то ли шамана, который согласился взяться за Борю. Мне было на тот момент уже всё равно, хоть подорожником его обвязать согласилась бы, лишь бы помогло. За приём этот специалист брал неприлично дорого, но помог. Боря пришёл в себя, перестал играть. Переехал в Москву, устроился на работу. Через год вернулся обратно в Питер, но за карточный стол не сел, как я боялась.
Но наши с ним отношения теплее не стали. Я боялась повторения игровой зависимости, а он по тем же причинам стыдился меня.
— Борька! — радостно завопила я в трубку, когда брат ответил на звонок.
— Чего орешь, мелочь? В лотерею выиграла? — он чем-то брякнул и зашуршал в трубку.
— Круче! Я отказалась ехать к маме в больницу по первому требованию.
— Вот это прорыв! Растёшь, малая, — Боря всегда придумывал мне какие-то нелепые прозвища, а я старалась не обращать на это внимания. Кто, кроме него, ещё назовёт меня малой?
— Сама собой горжусь. Только в субботу всё равно придётся ехать, — я приуныла, прикидывая, что до субботы мамины обиды разрастутся до масштабов вселенной, и мне понадобится много сил, чтобы не быть искусанной.
— А ты не поезжай! — беспечно хмыкнул Боря. Никаких моральных страданий на тему «Это же мама» он не испытывал.
Я же так не могла. Хотя психолог, с которой я работала, утверждала, что дело не в возможностях, а в желании. Я просто боялась остаться в тотальном одиночестве, поэтому и поддерживала такие зависимые отношения с мамой. Перевести их в более здоровое русло не было никакой возможности, а рвать их окончательно я не спешила.
В выходной, так и не уговорив брата поехать со мной, я собрала целый пакет гостинцев и отправилась в больницу. Номер палаты узнала в справочной. Врач оказался дежурным, ничего толкового мне про состояние здоровья мамы не рассказал.
В палате мама лежала одна. Геннадий не поскупился, оплатил отдельный бокс. Я даже пожалела о его щедрости. В общей палате мама не постеснялась бы меня распекать, но была бы ограничена хоть чуть-чуть в громкости и фразах.
Когда я зашла в палату, мама смотрела телевизор. Перевела взгляд на меня, скривилась, но сделала звук потише.
— Явилась, — протянула она недовольно. — А братец где же?
После побега мама никогда не называла Борю сыном. Только «этот» или «твой брат».