Ты (мне) меня изменил - страница 57

Шрифт
Интервал


В пятницу мама собралась квасить капусту, которую мы в три пары рук дотащили с рынка. Брат был отпущен без лишних слов к другу в гости, мне милостиво разрешили почитать книгу в комнате. Хотя я боялась, что потом получу наказание за безделье, поэтому пару раз приходила на кухню уточнить, действительно ли не нужна моя помощь. Мама отказывалась, продолжая шинковать капусту огромным ножом и утрамбовывать её в кастрюлю.

Зачем мама пошла на балкон, я не помню. Но я за ней выскочила следом. А вдруг моя помощь понадобится? Мама быстро вышла, потому что в ноябре на незастеклённом балконе холодно. А я осталась. Дверь запиралась изнутри. А я в одном тонком домашнем халатике и тапочках осталась снаружи.

Поначалу я думала, что мама сейчас вернётся. Не могла же она меня не увидеть рядом на балконе. Стучать в дверь я боялась, ведь мама рассердится. Замёрзла страшно. Когда вместе со мной замёрз и страх, то на мой стук мама не пришла. Кричала я тоже долго, пока не охрипла. Нашла на заснеженном балконе старую куртку, мокрую, холодную, завернулась в неё и приготовилась умирать.

Спас меня сосед, вышедший покурить и услышавший мои тихие крики. На балконе я провела три часа. И за это время мама ни разу не вспомнила обо мне, спокойно дорезала капусту и села смотреть телевизор.

И это при том, что квартира у нас была однокомнатная, мы с Борей спали в закутке за шкафом. Почему мама меня не искала, я так и не узнала. Она и скорую не хотела долго вызывать, всё думала, что я дома потемпературю и оклемаюсь. Но врач в нашем фельдшерском пункте настояла на госпитализации.

В больницу меня повезли в Ломоносов. Маме было неудобно добираться из поселка, так что навещала она меня только по субботам. Но я не скучала, подружилась с девочками из палаты, потом с одной переписывалась даже пару лет.

И вот теперь сидела я в больничном боксе, где с очередным якобы гипертоническим кризом лежала мама, и думала, а не пойти ли мне отсюда. В парк. Погулять.

— А я выросла неблагодарная. Да, я помню, — безо всякого ехидства ответила маме, вставая. — Ну, я тогда пойду.

Мама такого не ожидала. Я давно выросла и перестала убеждать её в своей любви, не кидалась с объятьями, не пыталась угодить. Но так демонстрировать безразличие ещё не осмеливалась. Она от удивления раскрыла рот и приготовилась меня отчитывать, набрала побольше воздуха, раздулась как лягушка.