– По-вашему, должен, мисс Хэйвен? – в голосе прозвучали трескучие грозовые нотки.
– Может, и нет, – примирительно согласилась «обвиняемая». – И все равно вы такой…
– Какой же?
– Невероятный.
– Уж прямо!
– Не спорьте! – возмутилась она с какой-то взрослой горечью, чуть не плача. – Идеал. Герой романов. Девичьих грез. Как жаль, что не моих. Не моих… Я не хотела вас обидеть.
Я выглянула из пальмового укрытия, чтобы получше разглядеть девицу. Любопытно же.
На вид – что первокурсница: тонкая, изящная, как статуэтка. С хрупкими острыми плечиками, плотно упакованная в бледно-розовое платье с жемчужно-белой кружевной отделкой. Со сложной прической из длинных золотистых кос, сплетенных у лопаток в одну. Она стояла спиной к «герою», и ее хрупкие острые плечики нервно подрагивали.
«Идеал» сдвинул черные брови и метнул в молчаливую спутницу пару взглядов-молний. Он был явно не вампир и не оборотень… Так что я бы поспорила с мисс Хэйвен насчет романов.
Обычные маги сейчас не в фаворе. Те книги, что запоем читала я, были напичканы оборотнями, демонами, драконами и иными клыкастыми. Новый тренд, ничего не попишешь.
Что касается грез…
Темные волосы до плеч, выбившиеся из низкого хвоста. Графичные штрихи скул, раздраженно поджатые губы. Широкие плечи, плотно обнятые нарочито простой темной тканью. Одежда без отличительных знаков, не дающая никакой информации о владельце…
Пробежавшись по «объекту нежелания» с головы до ног, я утвердилась в мысли, что девушка извилинами обделена. Все ушли в золотые косички. Если он не маньяк, то… от таких экземпляров в здравом уме не отказываются. Нет, серьезно! А еще вспомнить, как целуется… А как в ухо хрипит…
– Вы ощущаете вину, Анжела? – снисходительно усмехнулся мужчина. – Я в ваши грезы не навязывался: вы сами проявляли инициативу. И потому-то я совершенно сбит с толку столь взбалмошным поступком.
– Глупо получилось, сир, – пискнула девушка, тряхнув косичками.
– «Сир»?! – в хриплом баритоне слышалась досада.
Анжела глубоко вздохнула, скрестила руки на груди и отошла к большому окну. Мужчина продолжал стоять прямо, задрав волевой подбородок чуть не до потолка. Будто ситуация его скорее забавляла, чем обижала. Но сжатые кулаки и прикушенная губа выдавали гнев.
Уставший, с двухдневной щетиной, лет тридцати пяти, с горделивой осанкой и надменным профилем… От «Идеала» веяло опасностью и силой.