— скользила Ирка глазами по строкам. — По предварительным данным… восемь лет назад… именно тогда пропал… на счету которого… ведётся следствие…»
— Ведётся следствие, — беззвучно прошептала она. Страх пополз холодком по спине.
Ведётся, а Громов обещал, что следствия не будет, что таких, как тот урод, что насиловал и убивал, молча прикапывают обратно и отправляют дело в архив.
Он приставил к Иркиному горлу нож со словами «Ты же не думала, что я оставлю тебя в живых?», когда Петька размозжил его голову битой.
Но его дело в архив не отправили.
7. Глава 7
— Это лишь вопрос времени, когда бы за Петькой пришли, — вздохнула старая карга.
— За мной же не пришли, — с ужасом вспомнила Ирка про браслет, что наверняка остался в яме, где они с Петькой закопали урода. Браслет, что подарил ей Вадим и на котором стояла его подпись. — А там наверняка везде моя ДНК.
— Твоих данных нет в милицейской базе. А Петькины есть. И пальчики. И привод за хулиганство. И дело, что на него однажды завели.
Ирка упёрлась лбом в сцепленные пальцы. Закрыла глаза.
Да, именно так это и устроено. В первую очередь ищут совпадения по базе. Отрабатывают ориентировку. Закрывают подозреваемого в КПЗ, а потом уже разбираются.
И это она виновата. Если бы она тогда вызвала полицию, написала заявление, рассказала, как всё было… «Петьку бы посадили уже тогда», — сама себе возразила она. Хотя бы ради галочки, ради раскрытого дела, ради плана, премии. Что там ещё дают за повышение раскрываемости? Грамоту?
«Ой, только не говорите мне, что всё было бы не так!» — дёрнула она головой, возражая тем, кто наверняка сказали бы, что она не права.
Тем, кто просто не имел дел с системой. Не знает. Не понимает, как несправедливо, цинично, безжалостно там всё устроено. А она знала. Знала не понаслышке.
И Петька знал. Понимал, к чему всё шло. И нашёл способ.
— К нему уже приходили, — ответила бабка.
Ирка ждала, что она положит на стол ещё какую-нибудь бумагу, но та просто катала свои хлебные шарики.
— И что ты сказала? — посмотрела на неё Ирка.
— А что я могла сказать? Что он умер. Он. Умер. Вся жизнь — трагедия, — изрекла она философски и вздохнула.
— Угу, — кивнула Ирка. — И каждая буханка хлеба — трагическая история зёрен, что могли бы стать водкой, но не стали.
Старая карга подняла бутылку.