— Он появляется прямо на тебе?
— Да.
— А почему тогда остальные остались в
той же самой броне?
— Для моей боевой формы доспех
ковался отдельно лучшими мастерами своего дела. Это дорого, у
большинства нет таких денег. Поэтому они просто покупают два
одинаковых комплекта брони. Подстраивают второй под размер боевой
формы, вот и всё.
— Зачем же им тогда боевая форма?
— Они становятся выносливее, сильнее,
некоторые более гибкими. Есть те, кто в этой форме почти не
убиваемы, есть, кто не чувствует боли. Самые сильные формы могут
настолько преобразить человека, что того почти не узнать. Зато это
настоящие машины смерти.
— Боевая форма есть абсолютно у всех?
— я глянул на женщин, что хлопотали вокруг Маркуса.
Из него уже вытащили все стрелы и
теперь его раны обрабатывали лечебной мазью. Судя по его виду, ему
было очень плохо, но он старался улыбаться, заигрывая с сёстрами.
Те хихикали, краснели и очень тщательно обрабатывали его спину и
плечи.
— Да, у всех. И женщины, и мужчины,
если ты об этом. Боевую форму Сирени ты видел. Она внешне почти не
меняется, но заклинания становятся сильнее. Но если брать
большинство, то боевая форма у них не особо что-то меняет, есть
даже те, кто в ней слабее. Поэтому далеко не всё в нашем мире
поголовно воины.
Я машинально кивнул, думая о первых
часах появления в этом мире. Да, отлично помню, как Сирень разила
противников магией.
— И когда оно проявляется?
— Обычно мы учим детей с десяти лет
вызывать и развивать вторую форму, — он понял, что я спрашивал про
Адель.
— Как думаешь, у меня тоже она есть?
Или пришельцам из другого мира такое не положено?
— Сложно сказать, на этот вопрос ты
должен ответить сам, — пожал плечами Виктор.
— Но как это сделать? От чего она
зависит?
От переполняющих меня эмоций я
засыпал его вопросами, но он резко остановил меня, потому что к нам
приближался Ракс. Тому уже сделали перевязку и отмыли от крови.
— Ты славно бился, — подойдя ближе,
сказал он Виктору. — Но денег больше не дам.
— Постой, — вмешался я. — Так дело не
пойдёт. Нападение отбили, нас стало меньше, но ответственность и
нагрузка теперь увеличилась. Ставки растут, а с ними и оплата
нашего труда.
Я сложил руки на груди и посмотрел
караванщику в глаза. Пусть деньги погибших охранников он должен по
контракту выплатить семьям, но трофеи-то остались. Я видел алчный
взгляд караванщика, который уже решил, что это его. Вот только в
моём мире, все добро, взятое в бою — заслуженная добыча. Не знаю,
как принято тут, потом выясню, но прожать этого жмота — дело
святое.