— Как я и говорил, повздорил с матерью на тему бизнеса, жениться и своего разгульного образа жизни. Она вспомнила про всех братьев и их невест, я психанул и ушел. Прокатился по городу и решил купить ей торт в твоей кондитерской...
— Пышечной, — поправляю и он улыбается.
— Пышечной, а там ты! Ослепила настолько сильно, что уйти без своей конфетки уже не мог.
Вот теперь боли в его взгляде нет. Искры ехидства, в голосе ирония. А самое главное легкость. Он не напрягается сейчас, расслаблен. Вот теперь можно идти к родителям.
— Почему пышечная? — спрашивает и я иду к нему.
— Отец всю жизнь хотел видеть меня в форме, просил пойти учиться в другом направление. А я хотела готовить. Мы часто ругались об этом, а бабушка жила с нами. Всегда была моей защитой и опорой. А когда она умирала, просила, чтобы я не забывала про сладкие пышки. Ей нравилось, как я готовлю. Можно сказать, бабуля, стала для меня точкой невозврата. После ее смерти, я пошла и открыла свою пышечную...
Захар смотрит в мои глаза, и я вижу в них восхищение.
— Это дорогого стоит, чтобы пойти против своей семьи и делать что ты хочешь.
— Дорогого. Но это моя жизнь, а не чья-то...
— Точно, — говорит Захар и прячет свои эмоции под маской. — Пойдем, — берет за руку, и мы выходим из комнаты.
Я понимаю, что у него не было выбора. Он сам в детстве старался быть лучше, но его не замечали. И все привыкли, что им можно управлять. А сейчас, когда потеряли управление, то пытаются вернуть на место. Но он уже другой. И такой уверенный, сильный Захар мне нравится.
Мы спускаемся. Все в ожидании только нас и как только входим, сразу головы поднимаются.
— Ты как? — спрашивает Люся, а Милана только фыркает.
— Нормально. Краска оказалась смываемой. Как торт? Не испортился? — уточняю и поворачиваю голову в сторону кухни.
— Коробку заменили, а так все с ним хорошо, — отвечает Мария и поднимается. — Ты видела кто это сделал? — строго спрашивает.
— Девушка, — пытаюсь вспомнить, как она выглядела, но не могу. Перед глазами зеленое ведро и чувство, что краска опять на моем лице.
— Как выглядела? Что говорила? Нужно любая мелочь, потому что камеры не зафиксировали ее, — продолжает мать.
— Я не помню, — Захар обнимает меня и тянет на себя, он садится на небольшой диван, утягивая меня за собой. — Я не помню ее внешности. Девушка, моего возраста, двадцать четыре, может меньше. Говорила, чтобы я сама ушла или будет хуже. А потом облила краской. Все...