– Аргус, не томи. Я поставил на тебя три солида, – сказал
статный комит с пятью рубцами и обезображенным шрамами лицом.
Сначала Аргусу не нравилось это прозвище. Словно в насмешку
данное в честь великого греческого чудовища, которых в Византии,
хотя и православной, но помнили. Но постепенно он привык. Пусть
называют. Пусть помнят. И боятся.
– Есть вещи, с которыми нельзя торопиться, – усмехнулся
Аргус.
Ветер трепал его мягкие кудри, кожа словно была выплавлена из
бронзы, а дерзкая белозубая улыбка застыла на лице. Его юношеские,
еще только крепчающие руки, на которых после недавнего купания
выступили белые полосы соли, замерли в напряжении. Однако лишь на
мгновение, чтобы затем молниеносно взметнуться. Подобно чайкам,
увидевшим рыбу.
Стрела пронеслась почти вертикально, пробив грудь белого голубя.
И тот, отчаянно запрокинув голову, обессиленный рухнул на палубу
под оглушительный крик комита…
– Воистину Многоглазый! Я же вам говорил!
***
Тот тонкий, как молодое дерево, юноша исчез. На смену ему пришел
угрюмый и сердитый мужчина с длинными волосами, пробирающийся через
густые заросли. Похудевший после долгого пути, но сильный и
опасный. Даже не надо было глядеть на обнаженную грудь, где
покоилось множество рубцов, чтобы понять – путника лучше обойти
стороной.
Таких рубежников в восточных варварских землях, у тех же русов,
называли ведунами. Серьезные воины. Непростые противники. Пара
ведунов в лесном отряде могли одолеть целое воинство.
Правда, выглядел путник сейчас из рук вон плохо. Лицо исцарапали
ветви колючих сосен, ноги стоптаны до кровавых мозолей. Однако ему
надо было продолжать идти.
Приближалась зима, которая в здешних краях представала суровее,
чем на родине. Плащ он уже потерял, а поддоспешник, который
представлял собой плотно набитую одежду, обогревающую тело, остался
в лагере. Надо поскорее найти укрытие, иначе будет плохо.
Но он нарочно шел на север. Точнее, бежал из родного дома.
Потому что с ним случались то, что случалось с каждым рубежником,
который обладал мерзким хистом. Жертв становилось все больше, и
если раньше их удавалось скрывать, со временем это стало сложнее.
Он сбежал из Византии дальше. Сначала в Панидос, затем в
Адрианополь, а после в Варну. И отовсюду приходилось рано или
поздно уходить. Везде его хист привлекал к нему ненужное внимание.
Злая судьба упорно гнала его на северо-восток – в неизведанные и
темные земли.