Но имелось еще моллюсковое Общественное Мнение. И в дебрях столь запутанного мнения, Монос оставался не таким как все, без ценза оседлости что ли, побегушкой какой разгильдяйской. Из тех, что кажется, конечностями думают. Его так бы и прозвали, если б могли – Бродяга Монос.
Ведь что может быть прекраснее родной маленькой ложбинки, бугорочка, трещинки с карликово – культурненьким садиком из диковинных и привычных взгляду растеньиц? Что вам приятнее, чем понятная, родная близость родного дома?!
Эта извечная мягкость пастельных тонов, нежность и цикличность теплых течений. И несмолкаемый Голос нашей радостной братии – гладкий фон чего-то свойского, привычно незыблемого. Голос особый имелся у моллюсков, один на всех, один над всеми общий и неделимый. Я же говорил про их немыслимые экстрасенсорные способности.
Словно говорливый, респектабельный зародыш прямо в твоих мозгах. Голос и укажет, Голос и направит в нужную обществу сторону. И родились мы с ним вместе и ощутили Главного Друга, сразу же в момент рождения. Только Голос и постарше, и поопытней на неизведанное количество поколений.
Когда видишь сразу все, за всех вместе взятых, границы мира размываются, и остается только теплота взаимного прикосновения. Спокойная уверенность в каждом шаге, в настоящем, прошлом, будущем.
Частности в таком приятном и уверенном состоянии как-то теряются, и любое возмущение быстро затухает в инертной среде. Мы масса, нам принадлежит мир. И на знании одного столь сильного факта, здижется хлипкая уверенность во всеобщей непотопляемости.
Но, вот беда, родился Монос с некоторым незаметным со стороны дефектом. Голос общества ему лишь чуть слышен, а вторить молитвам и ораториям Монос не умел совершенно. Может волна, на которой шел экстрасенсорный обмен колоний моллюсков, оказалась не его волной, или частота сдвинута набекрень что ли? Как говорится – в семье не без урода.
Нет, он конечно информировался, как обживаются другие новые долины, впадины и бугорки, как нас становится больше с каждой секундой, и что Голос громче и плодовитее, Монос понимал. Но время от времени, острая сталь боли разрезала его напополам. Некоторая часть Голоса, неслышная нормальным оседлым, становилась моллюску непереносимой. Она прокатывалась через сознание гологоногого мутанта нескончаемым потоком ужаса и безысходности, но, к счастью, исчезала так же быстро и бесследно как и проявлялась.