— Ладно, а где у вас тут
склад?
И они повели меня в соседнее
помещение, которое, судя по всему, когда—то было кладовой, а теперь
напоминало свалку после урагана. В углу валялась куча ржавого
железа, которую они гордо назвали «арсеналом». Рядом — мешки с
чем—то сыпучим (я не стал уточнять), а на полу — лужицы засохшей
слизи, будто кто—то регулярно приходил сюда плакать о своей
несчастной судьбе.
Дальше — хуже. Казармы миньонов
представляли собой пещеру с соломенными подстилками, на которых
валялись не то спящие, не то мёртвые зелёные комочки. Один из них
храпел так громко, что с потолка сыпалась пыль.
— А где туалет? — спросил я,
внезапно осознав, что этот вопрос может быть критически
важным.
Миньоны
переглянулись.
— Э—э—э… везде?
Я закрыл глаза и мысленно
поставил крест на санитарных нормах.
Следующей была «лаборатория» —
помещение с почерневшими стенами, заваленное обугленными книгами и
разбитыми колбами. В центре стоял стол с какими—то подозрительными
пятнами, а на полке пылился череп с надписью «Лучший сотрудник
месяца».
— Что здесь произошло? —
осторожно поинтересовался я.
— Предыдущий Повелитель
экспериментировал! — радостно сообщил один из миньонов.
— Понятно.
Я быстро ретировался, записав в
блокнот: «Лаборатория: возможно опасна для жизни».
Поднявшись по полуразрушенной
лестнице — каждый шаг заставлял её стонать, как офисного клерка в
понедельник утром, — мы добрались до места, где я уже был сегодня:
так называемого «тронного зала». Впрочем, это громкое название едва
ли подходило комнате с покосившимся троном и паутиной, свисающей с
потолка, как гирлянды после корпоратива. Осмотрев помещение ещё
раз, на этот раз более внимательно, я вздохнул и добавил в блокнот:
«Тронный зал: требует ремонта и уборки. И седативных».
Осмотр продолжался, и с каждым
новым помещением моя вера в то, что эту развалину можно превратить
во что—то дееспособное, таяла как снег в адском котле. Библиотека
встретила нас запахом гари и печали. Когда—то здесь, должно быть,
стояли стеллажи с манускриптами, но теперь от них остались лишь
обугленные остатки да горстка пепла, бережно хранимая ветром,
гуляющим через выбитые окна. Я поднял с пола полусгоревший лист —
на нём ещё угадывались какие—то руны, но смысл их для меня был
непонятен.
— Кто это сделал? — спросил я,
хотя ответ был очевиден.