В этот вечер гостиная жила своей особенной жизнью.
Старшекурсники расселись в углу у большого окна, за столом,
заваленным свитками пергамента, книгами и полупустыми
чернильницами. Кто-то пытался делать домашние задания, кто-то — из
последних сил дописывал эссе, то и дело в отчаянии теребя перья.
Периодически раздавались приглушённые смешки — кто-то отпустил
особенно ехидную шутку про профессора Слизнорта или ошибку в
зелье.
У камина первокурсники собрались в тесную кучку. Две девочки
играли в волшебные шахматы — маленькие фигурки громко ругались и
шевелили мечами, споря о каждом ходе. Мальчик с торчащими волосами
устроил маленький спектакль, заставляя конфету парить над головой
ничего не подозревающего друга. За этим наблюдали остальные
сокурсники, издавая сдержанный смех и одобрительные возгласы.
Воздух в гостиной был насыщен запахами старой древесины, тёплого
воска, слегка подгоревших печений и чего-то цветочного — возможно,
кто-то накануне получил с посылкой букет и забыл о нём. Потрёпанные
ковры приятно пружинили под ногами. Где-то на фоне негромко тикали
часы, встроенные в массивную книжную полку, а наверху по лестнице
время от времени слышались удаляющиеся шаги или лёгкий скрип
ступеней.
На дальнем роскошном диване, который вместил бы на себе и
десятерых, в полутьме расположилась компания с четвертого курса:
Фрэнк читал книгу, а Барнс, облокотившись на мягкую спинку,
бесцельно водил палочкой в воздухе, оставляя за собой бледные
полосы света, полностью витая в своих мыслях и попытках создать
невербальный Люмос. Порой между ними звучал ленивый обмен репликами
о чем-то, понятном только им. Но в большинстве случаев это все же
касалось травологии, а когда она надоедала Эдвину, тот скатывался в
пространные рассуждения о девчонках. И так по кругу. Идиллия,
которую Уильям ценит по достоинству, не желая прерывать.
— Я тебе говорю, важно не только что у девушки внутри, но и
снаружи, особенно сверху, — лениво спорил Барнс, наблюдая краем
глаза за реакцией друга.
— Избавь меня от своих предпочтений, и без тебя разберусь, —
дернул уголком рта в раздражении Лонгботтом, пытаясь
сосредоточиться на смысле написанного в книге по травологии.
Очередной из очень многих.
— Ага, настолько разберёшься, что ещё в тридцать будешь
холостяком, — ехидно фыркнув, ответил Эдвин.