– Нашли что-нибудь интересное? – спрашивает она хрипловато, прислонясь к стеллажу в небрежной позе.
– Не знаю пока, – отвечает Мартин с деланым равнодушием.
Сперва его ошеломляет появление женщины, затем – ее красота. Светлые, с артистичной небрежностью уложенные волосы, стриженные под боб, челка до темных бровей. Фарфоровая кожа, искрящиеся зеленые глаза, босые ноги видны из-под легкого платья. Нет, в задуманном им рассказе о Риверсенде таким небесным созданиям не место.
– Кто такая Кэтрин Блонд? – интересуется он.
– Моя мать.
– Передайте, что мне понравились ее книги.
– Не могу. Мама умерла.
– Вот как. Тогда простите.
– Не за что. Вы бы ей понравились, раз любите книги. Это был ее магазин.
Мгновение они просто рассматривают друг друга. Во взгляде женщины есть что-то бесцеремонное, и Мартин первым отводит глаза.
– Присаживайтесь, – приглашает она. – Отдохните немного. Вы проделали долгий путь.
– Как вы догадались?
– Это Риверсенд, – с грустной улыбкой отвечает женщина, на щеках мелькают ямочки.
С такой внешностью – прямая дорога в модели, думает Мартин. А то и в кинозвезды.
– Присаживайтесь, не стесняйтесь, – повторяет она. – Кофе пить будете? Мы одновременно и кафе и книжный магазин. Так вот и зарабатываем.
– Ясно. Лонг блэк[4], если можно. И какой-нибудь водички, пожалуйста.
Мартина тянет закурить, хотя он завязал с этой привычкой сразу после университета. Всего одну сигаретку. Почему бы нет?
– Хорошо. Сейчас вернусь.
Она бесшумно уплывает по проходу. Мартин смотрит вслед, любуясь поверх стеллажей красивым изгибом шеи. Как прирос к полу, увидев ее, так и стоит. Толкнув дверь-воротца, женщина пропадает из виду, но виолончельный тембр ее голоса, плавная уверенность движений и взгляд зеленых глаз будто еще витают в воздухе.
Покачавшись туда-сюда, воротца замирают. Мартин переводит взгляд на книги в своих руках. Вздохнув, садится в кресло и глядит уже не на книги, а на свои руки сорокалетнего. У отца были руки ремесленника – сильные, ловкие, умелые. В детстве Мартин мечтал, что и у него когда-нибудь будут такие же, но они до сих пор как у подростка. Руки белого воротничка, не пролетария, какие-то неправильные. Он опускается в кресло с порванной обивкой, скрипучее и перекошенное, и начинает рассеянно перелистывать страницы.
На этот раз появление женщины не приводит его в замешательство. Он поднимает взгляд обрадованно, уже подустав ждать.