Вокруг них умирали люди, которые встали у них на пути. Двое мужчин молчали, пока не утихли стоны. Какое-то мгновение они прислушивались, не идет ли кто-то еще. Мара в Кутшебе быстро и тяжело дышала, как после бега, упоенная вкусом первой пролитой для нее крови. Оружие перезарядили четкими, отточенными движениями. Кутшеба считался хорошим стрелком, но скорость, с которой Грабинский опустошил барабаны своих револьверов от гильз, чтобы зарядить его заново, произвела на него впечатление. Плавность и скорость движений работника железной дороги казалась почти неестественной.
– Это работа не для меня, – сказал тогда Грабинский. – Я думал, сынок, что помогу тебе довести дело до конца, но это не для меня. Прости. Я уже стар, у меня жена, двое детей… Я не хочу убивать. Даже негодяев. Не так. Пойми.
Кутшеба, которому еще месяц назад казалось, что он тоже уже не хочет убивать, понял его.
– Вы помогли мне больше, чем остальные. Спасибо. Дальше я сам справлюсь.
– Еще одно, сынок. Та девушка, которую я порой в тебе вижу… Ничего хорошего из этого не выйдет.
– Ничего хорошего мне и не суждено, – ответил он тогда и ушел убивать.
И вот сейчас они стояли на Величском тракте, оба старше на восемь лет и значительно богаче на скверные воспоминания. Рассматривали друг друга без улыбки. Неподалеку блевал и плакал Яшек, а кони все еще нервно фыркали.
– Сколько? – спросил Грабинский, в прошлом железнодорожный инспектор, расспрашивавший тех, кто уцелел после катастрофы, не видели ли они чего-то особенного.
– Еще трое.
– Зная жизнь, полагаю, худшие из худших?
– Никто не знает жизнь лучше тебя.
– И ты хочешь, чтобы я тебе помог?
– А когда я хотел чего-то другого?
– Тогда дай водки!
При взгляде на состояние двоих нанятых Кутшебой помощников на лице Чуса отразилось глубокое недовольство. Яшек всё еще хлюпал носом и бормотал что-то об уважении к жизни, а Грабинский даже в своем лучшем костюме, которому, к слову, было около десяти лет, и с двумя револьверами на поясе выглядел, по мнению слуги, хуже, чем сам Кутшеба. В придачу ко всему, едва прибыв в форт, этот человек сразу потребовал водки и стал всех убеждать, что по крайней мере одна из повозок должна быть загружена исключительно алкоголем.
– Мой господин прислал меня расспросить об успехах. По правде говоря, господин Кутшеба, я не знаю, что ему ответить.