Воспоминание проскочило в памяти за пару ударов сердца. Хвост сидел рядом со мной и снова смотрел безразлично, без малейших признаков улыбки.
Он мне не верил.
И я ждал угроз, а может, и попытки ударить, но Хвост заговорил спокойно:
– Наша жизнь не всегда такая, как нам хочется, как мы считаем правильным. Но что правильно, что на самом деле было лучше для нас, покажет только время. В моменте трудно верно оценить происходящее, потому что мешают эмоции, привычки, собственные планы на жизнь. Ты можешь тяготиться тем, что тебя забрали в Золотой город, а твоими землями стали управлять чиновники, но ты всё равно не смог бы управлять герцогством сам, не смог бы нормально учиться, занимаясь взрослыми делами, и попал бы под чьё-нибудь влияние. Впрочем, до этого дело бы не дошло, потому что в твоём Бергхольде тебя бы просто убили.
Резануло по самому сердцу.
«Нет! – готов был закричать я. – Неправда!»
Но я не закричал. Только ноздри раздувались.
– Ты жив только благодаря защите императора, Марс.
Хвост поднялся со скамейки. Меня затрясло от злости. Я должен был что-то ответить.
– Неправда, – выдавил я, и щёки вспыхнули от стыда.
– Позаботься о том, чтобы твой друг Фенг Ин не попал под дурное влияние, – Хвост развернулся и направился к статуе дракона земли.
Он всё знал. Он действительно знал, что Лонгвей прибыл в Академию под личиной этого барона.
– Выучись на управленца… – голос отступавшего Хвоста звучал всё тише. – И после этого возвращайся в свой Бергхольд. Возможно, ты даже справишься с герцогством.
– Я справлюсь! – пообещал ему в спину.
– Нам всё равно, – его голос напоминал шелест ветра, фигура растворялась в сумраке за пределом света фонарей. – Присмотри за его высочеством – и потом можешь быть свободен.
Хвост исчез. И как только это случилось, застрекотали насекомые, зашелестели кроны. Жизнь вернулась в парк.
Некоторое время я сидел, совершенно растерянный: можно ли считать его слова обещанием некоей придворной партии спустить меня с поводка? Есть ли у него полномочия это обещать? Кто за ним стоит? Зачем им оставлять меня при Лонгвее, если они меня в чём-то подозревают? Конечно, я единственный, кого он считал своим другом, и это давало определённое моральное влияние, но…
Мои плечи поникли, с губ сорвался смешок. Потерев переносицу, я засмеялся: только что тайный стражник намекнул, что они знают о моих недобрых намерениях, мне предложили свободу, которую я так хотел. А я ощущал сильнейшее разочарование, словно по сердцу когтями скребли, потому что… я ведь правда надеялся встретиться с теми, кто знал моего отца.