– На каком сроке она родила? – Джас теперь знала точно, почему тесть Хельга не хотел, чтобы они встретились. Да и отец никогда не приветствовал ее стремление узнать, как поживает сын кузнеца. Любые поползновения обрывались на корню.
– Семи месяцев не случилось. Ребенок родился крупным, жена долго не могла оправиться и… Он похож на твоего отца. Сначала я этого не видел, ходил, как дурак, счастливый. А потом нечаянно услышал, сколько денег отвалил лорд Варандак тестю и моей матери. И сколько еще даст, уж моя супружница своего не упустит. Все тут же в голове и сложилось.
Нет, Джас не могла корить отца за то, что тот хотел телесных радостей. Леди Варандак болела и давно, а он сильный мужчина, правитель, которому требовалась молодая и здоровая женщина, но зачем же так подло прикрывать свои грехи?
Джастина была оглушена. У нее есть брат–бастард. Она всей душой любила отца, а теперь не верила, что один и тот же человек мог быть таким разным. Отправить мальчика, чистого мальчика, к своей любовнице, заранее зная, что его ждет обман и разочарование – это несправедливо. По праву сильного он обрек Хельга на существование в семье, где нет любви, одна гадкая корысть. Джастина видела ее проявление, когда явившийся вместо кузнеца староста обманул ее. Не жалко золотые монеты, мерзко, что пришлось столкнуться с таким проявлением подлости.
– Я не понимаю, зачем нужно было навешивать чувство вины за наши детские шалости, если причина была вовсе не в нас? – ей было больно. Очень больно. Создавалось ощущение, что и ее обманули. – Зачем делать вид, что тебя отсылают за любовь ко мне?
Джас заплакала.
– Ты чего? Не надо плакать. Я дождусь, когда ребенок вырастет, научу его ремеслу и… уйду.
– Хельг, как же все несправедливо! Все могло быть совсем иначе, не встреть ты меня. Зачем ты прыгнул за мной в Безумную Бесси? Лучше бы я утонула еще ребенком! Сейчас бы спокойно работал со своим отцом, встретил девушку, которую полюбил бы…
– Ты забыла? Мое сердце хранится у тебя, – теперь он гладил ее пальцы, напряженные, вцепившиеся до побелевших суставов в решетку. – Если ты меня позовешь, я все брошу.
– Куда позову? В белую карету?
– Знай, что бы с тобой не случилось, ты всегда будешь люба мне. Когда–нибудь весь этот ужас закончится, и мы станем свободными, – он сумел притянуть ее за ворот рубашки к решетке и нашел губами ее губы. Их лицам было больно, неудобно, этот поцелуй был полон отчаяния, но вместе с тем и надежды, что однажды все устроится.