Я спаслась чудесным образом, не утонув в соленом потоке одинокой жалости к самой себе. Даже странно… Хотя вполне объяснимо… Мне на голову, фигурально выражаясь, свалился крупный подросток с увесистым неподъемным рюкзаком, папкой документов и письмом от наших родственников. Пока я зализывала сердечные раны, в течение той же недели на другом конце необъятной моей родины произошла трагедия, унёсшая жизнь близких этого обросшего, с первыми видимыми признаками пубертатного периода на лице, мальчишки, чья жизнь оказалась подвешенной в пространстве между казенным домом и домом непонятной родственницы, то есть – меня, которую он никогда и в глаза не видел. Моя личная трагедия казалась аллегорическим одуванчиком. Вдохнув побольше воздуха, я помогла отдалить семенные парашютики на неопределенное время, пока какое-нибудь из семян моей прошлой жизни не проклюнется и не напомнит о себе. Я целиком и полностью погрузилась в Гошу с моей фамилией и семнадцатью годами в паспорте, моего аж троюродного племянника дальних родственников.
Видимо, моя боль нашла выход, трансформировавшись в сочувствие к судьбе юноши.
– Надеюсь, я не пожалею о своем решении!
– Ты что, с ума сошла? – шептала подруга на кухне, – ты совершенно не умеешь общаться с детьми, тем более подростками, тем более таких размеров.
– Ты предлагаешь отправить его в детдом?
– Судя по документам, ему всего десять месяцев жить в детском доме, а это – ерунда, а потом армия и своя жизнь… Зачем тебе проблемы? Ты не знаешь его, не помнишь ваших родственников… Прости, но твой ушедший экземпляр, наверное, и твои мозги забрал неделю назад. О чем ты думаешь?
Я не могла сформулировать адвокатскую речь, но в остатках моей разорванной души не было червячка сомнения.
Да, согласна, что не имею опыта общения с детьми в том размере, чтобы причислить себя к педагогам. Да, я согласна, что можно было и подождать годик этому Гоше в специализированном учреждении для одиноких детей.
Но… что-то неуловимо-трогательное было в его неловкости, неуклюжести, то, что не позволяло мне одним росчерком своей эффектной подписи засунуть мальчишку в незнакомую среду.
Он – домашний, и это чувствовалось во всем, как он переминался с ноги на ногу, как присел на краешек банкетки в прихожей, аккуратно поставив ноги в грязных ботинках на тряпочку, а не на коврик. И пахло от него то ли пирожками, то ли борщом – забытые запахи моего далекого детства.