Стрелка на изысканных настенных часах в кованой оправе из хитрого сплетения виноградных лоз замерла на цифре пять. И вроде ещё не вечер, а за окном уже зажглись холодные лампочки фонарей. Начало ноября.
Ноябрь отсекает всё лишнее, наносное, убирает все краски и предстает перед нами полностью обнажённым, во всей своей откровенной честности и прямоте. Этот месяц прекрасен именно своим упадком. Романтика декаданса, блёклые до пронзительной прозрачности тона, высокое, тоже абсолютно прозрачное небо, полное отсутствие цвета и эта всепоглощающая, такая уютная и тёплая темнота.
Эдвард надел старые джинсы, бережно провёл ладонью по рукаву своего дорогого чёрного пальто, на секунду задумался, отвернулся, вытащил из глубин шкафа самую простенькую куртку и нырнул в эту темноту улицы.
Он не помнил, как добрался до конечной станции метро, и очнулся от своих мыслей только в электричке, которая неспешно перемещала его в пространстве и времени – в ближайшие пригороды Петербурга. Эдвард сидел, смотрел на усталых людей, направляющихся с работы домой, и кусал губы. Время от времени он принимался исступлённо грызть пальцы, но, перехватив случайный взгляд кого-нибудь из пассажиров, тут же убирал руки ото рта и несколько смущённо утыкался глазами в грязное стекло.
На ватных ногах он вышел из вагона в одном из тихих посёлков, которых так много разбросано вокруг большого города. На перроне было совсем пусто, лишь двое дедушек бомжеватого вида распивали на лавочке под фонарём бутыль дешёвой водки. Ветер, дежурно таскавший по всей платформе пакеты и бумажки, вдруг воодушевился и яростно набросился на пластиковую бутылку, вступив с ней в битву и не успокоившись, пока ему не удалось, наконец, швырнуть её на рельсы вслед уходящему поезду.
Эдвард замешкался было, растерянно глядя на лестницу, ведущую с платформы. Он передёрнул плечами и поднял повыше воротник куртки. Нервно взглянул на часы. Ближайшая электричка обратно до Петербурга подойдёт через каких-то двадцать минут. Быть может, подождать и вернуться? Но с самого начала глубоко внутри себя он знал, что не вернётся. Пока не исполнит то, зачем приехал.
Проходили минуты, а он всё стоял, вцепившись подошвами ботинок в платформу, как в спасительный островок среди моря, полного голодных акул, и курил одну сигарету за другой. Потом, словно внезапно рассердившись, швырнул окурок в урну, промазал, прищурил глаза, скривил губы и быстрыми шагами решительно направился в полутёмный посёлок.