Амелия, закончив обрабатывать раны и не в силах скрыть восторг, принесла бутылку виски, разлила по стаканам, выпила залпом свою порцию и закурила. Писатель, слегка усмехаясь, наблюдал за ней. Виски обжёг его разбитые в кровь губы, зато притупил боль, которая крепко обнимала всё его тело.
– Амели, малыш. Ты меня просто спасла, оживила, привела в чувство! Что бы я без тебя делал.
Она наклонилась к его губам и, едва касаясь, поцеловала их, через секунду он ощутил жаркое дыхание на своей шее, её язычок отправился в путешествие по его груди, потом она прикусила внутреннюю поверхность бедра и, наконец, добралась до пункта назначения. Эдвард шумно выдохнул и блаженно прикрыл глаза.
Вообще-то её звали Людмила. Но сокращение «Люда» казалось её возлюбленному слишком мещанским и даже пошлым, о чём он, не слишком церемонясь, открыто ей заявил. Поэтому с первого же дня знакомства он называл её Милой, а чуть позже почему-то трансформировал Милу в Амелию или просто Амели. Она сперва раздражалась и игнорировала его, когда слышала это новое, чужое для неё имя, но затем рассудила, что в этом есть какая-то изюминка. Эдвард и Люда – так себе звучит. А вот Эдвард и Амелия – совсем другое дело. Если они когда-нибудь поженятся, журналисты обязательно напишут об этом, а поклонницы писателя начнут кусать губы от злости и страстно завидовать ей. Поэтому всё должно быть красиво и максимально поэтично, и имена здесь играют совсем немаловажную роль.
«На контрасте с тёмно-синими мазками «Звёздной ночи» Ван Гога глаза моей возлюбленной сияют, как холодные бледно-голубые луны, а её губы нежны и горячи. Я сижу в кожаном кресле перед огромным панорамным окном, она сидит у меня на коленях и слушает мои истории. На барной стойке стоит открытая бутылка коллекционного шампанского, и ночь обещает быть долгой и приятной.
Теперь я знаю, что чувствует человек, когда его бьют по лицу. С детства я, надо полагать, был любимчиком Фортуны, раз меня ни разу не били и вообще никоим образом не обижали. Зато теперь мне представился прекрасный случай это узнать. Здесь мало приятного, скажу я вам. Прошло уже два дня, а боль меня не отпускает. Больно шевелиться, больно умываться. Лицо горит, всё тело ноет. Но тогда, в момент драки, я не чувствовал боли. Я весь превратился в чистый адреналин и кураж. Я не помнил себя и думал лишь о том, что должен одолеть своих противников. Ведь я защищал девушку; никто не знает, что сделали бы с ней эти подонки, если бы им удалось затащить её в машину, но я им слегка помешал. Я…».