Нравится нам это или нет, но порой чувства и эмоции, когда-либо пережитые человеком, настолько сильны, что отменить их можно, только полностью отключив разум или перекроив сознание, личность. Но, как Вы понимаете, эти методы не только не выработаны, но и недопустимы из этических соображений. Какое мы, медики, имеем право, пусть даже в интересах пациента, уничтожать то, кем этот пациент, собственно, является?
Она горько усмехнулась.
– По-вашему, это против Бога? А как же тогда дети из пробирки, пересадка органов, переливание крови? Ведь это тоже вмешательство в природу человека, нарушение его первозданности.
– Нет, Вы меня не так поняли. Бог здесь не то чтобы вообще ни при чём, так говорить нельзя. Но не суть важно, во что человек верит или верует. По-настоящему важно лишь то, что перелитая кровь или пересаженная почка не изменят на корню личности того, кто их получил. Равно как и зачатый искусственно эмбрион. Хотя Вы правы, даже последствия этих вмешательств до конца не изучены, не говоря уже о вмешательстве в структуру разума.
Поймите меня правильно, я мог бы попытаться ещё раз или даже не раз, но… Я не хочу оставить Вас полубезумной, утратившей вместе с этой любовью себя. Простите, но… неужели Вам настолько тягостны воспоминания об этом человеке?
Она качнула головой, отвела глаза, заговорила будто сама с собой.
– Отнюдь, доктор, отнюдь. Воспоминания о нём – это, по сути, всё, что у меня есть. Но от этой своей бесценности они ещё более мучительны. Иногда я забываюсь сама, без гипноза забываю его. Смеюсь, что-то делаю, куда-то хожу, с кем-то говорю, о чём-то мечтаю. А потом понимаю вдруг, что это был лишь один день. Всего один, понимаете? А впереди целая жизнь. Без него. И тогда меня накрывает такое отчаяние, что описать его ни сил, ни слов не хватит. Такие моменты, они… Страшнее смерти, доктор. Страшнее всего, что мне довелось испытать.
Поэтому я пришла к Вам. Думала, если всё забыть, всё стереть, вычеркнуть, вытравить, то станет легче. Знаете, как голые стены в комнате: неуютно, но зато светло и места много. И всё с нуля, с белого листа: ничего нет, ничего не болит… Пус-то-та. Вы даже представить себе не можете, как сильно я её хотела.
– Вы себя сейчас слышите?
– Конечно, слышу. И это не оговорка – глаголы действительно в прошедшем времени. Я по большому счёту не фаталист, но такого явного Знака только слепой бы не увидел, Вы не находите? Видно, так уж оно суждено. И я ведь и впрямь иногда смотрю назад и спрашиваю себя: «Кем бы ты была без него?». Ответы мне не нравятся, поверьте. Слишком многому он научил, слишком много дал, чтобы вот так… Мне сейчас радоваться впору, что ничего не вышло. Просто не могу пока себя заставить. Постепенно остыну, никуда не денусь. Хотя чувство, конечно, странное. Сколько мы тут с Вами «работали»? Месяца два, верно? Долго. Я так долго училась его забывать, что теперь заново придётся учиться помнить. Бред, правда?