Она жила почти незаметно для чужого глаза. Обреченная на вечное одиночество, довольная своей судьбой. Житьем соседей не интересовалась, ухо к стенам не прикладывала, чтобы расслышать подробности домашних скандалов. Дети во дворе ее не умиляли, но и не раздражали. Никому из мальцов она не предлагала карамельку или самосваренный леденец, а потому матери ее не боялись.
Однажды завелся у нее кот. Полосатый зверь сидел на лестнице и не знал, что ему делать на белом свете. Она открыла дверь, пригласила войти. Кот вошел и остался. Ночами выходил охотиться на крыс, которых, благо, в районе на сто его жизней бы хватило. Утром возвращался через фортку, укладывался на хозяйку поверх одеяла и заводил урчащую песнь, как старый патефон со сломанной иглой. Жили они ладно. Вместе смотрели телевизор и пили травяной чай. Она из чашки, кот – из блюдца. Вычесывала ему блох детской пластиковой расческой. И лечила раны, которые он получал в драках с другими котами за территорию или за особо сочную крысу. Но он, бедный, так чихал от пыли, так задыхался среди бумажных колонн ее архива, что, не дождавшись ленивца-ангела, умер на пятнадцатом году жизни. Старуха-смерть второй раз в жизни плакала, надавливая ему правой рукой на живот, левой на грудь. Душа его отошла легко, вылетела через раскрытую кошачью пасть без препятствий. А жесткое, как палка, тело она похоронила в коробке из-под обуви у себя под окном. И цветы посадила, чтобы место упокоения славного полосатого зверя зря не топтали.