Когда я вывернул кишки, боль притихла, но слабость навалилась
такая, что я едва смог откатиться от дыры назад и сразу же ударился
спиной о стену. Какое-то время я лежал и просто дышал. Сердце
выплясывало в груди, то замирая, то пускаясь в бешеную скачку, в
голове было мутно, пол подо мной качался туда-сюда, и непонятно,
это от того пойла чудилось или на самом деле всё пошло
кувырком.
Я не знал, сколько так провалялся – было слишком темно и тихо.
Открыв глаза, я даже подумал, что ослеп, пока не вспомнил, что было
прежде. Это испытание! Хотелось пить, во рту был мерзкий привкус. Я
попытался встать и ударился головой о потолок. Что же это за
клетушка такая? Ощупал стены – три шага в одну сторону, два шага в
другую, ни стоя, ни лежа не выпрямиться. Дотянулся до кувшина,
глотнул воды – аж в голове прояснилось, а вот съестное сюда
положить забыли. Впрочем, голода я не чувствовал, живот всё еще
побаливал, да и слабость никуда не ушла. Зато теперь я мог
обдумать, что же со мной случилось, почему мне стало так дурно
после того кубка. Как там говорил магистр? Нельзя кому-то говорить
слова. Нельзя вредить культу словом или делом. Нельзя нарушать
приказы.
Хмм, а что, если я навредил кому-то из культа? Эдмеру, например.
Я же ему навредил! Поджег его келью, и он чуть не задохся. Но тогда
почему Фалдос стоял, как ни в чем не бывало? Он ведь ранил меня,
разбил нос другому, а еще по его наущению нещадно колотили
ренаровых новусов, значит, и его должно было затронуть то пойло. Но
перед глазами почему-то стоял брат Арнос с опущенной головой.
Знал ли он, что так будет? Знал. Он же сам сказал: «Пока приказа
нет...». Брат Арнос предупреждал. Однажды он уже попытался меня
убить – когда не сказал verbum и запихал ядро в
глотку. Кто-то иной помер бы или превратился бы в чудище вроде
Ломача. А сейчас он, видать, добавил в кубок какую-то отраву, не
сам, конечно, а по наущению командора. Тогда почему я живой? Может,
мало подсыпал? Пожалел меня? Или я оказался крепче, чем та отрава?
Или помогло то, что во мне два ядра, а не одно?
Выпитая вода вновь что-то разбередила в моем животе, так что я
свернулся и стал пережидать боль. На камнях лежать было холодно, я
продрог до зубовного стука. Отодвинулся от стены, обхватил колени
руками и затрясся, пережидая приступ холода. Вдруг вспомнились
отчимовы слова.