Парниша, не смущаясь, осматривает меня с ног до головы, особенно уделяя внимание бархатному ужасу, подметающему полы, и моей косице.
– Ма-а-ам! – орет он кому-то за спину. – Гера сломался!
И прежде чем Герман успевает что-то ответить, дверь опять захлопывается.
– Так, Инна, – раздражается почему-то на меня Гера. – Валим отсюда пока вы мне репутацию не загубили окончательно.
Я только глазами хлопаю. Это какую, блин, репутацию? Его после восьми вечера с бабой застукали? И тут до меня доходит… Ах ты, гаденыш!
– Не расстраивайтесь, Герман! Я всем расскажу, что вы – настоящий джентльмен, и ничего себе не позволяете лишнего! Что вы – не такой!
Дергающаяся щека товарища становится мне наградой.
– Вы лучше помолчите, – советует он мне.
Что ж. Меня устраивает.
Мы спускаемся в гробовом молчании под сердитое сопение Германа. Когда он подводит меня к своей тачке, я от зависти готова удавиться. Вот ровно такую я себе и хочу взять. Дорого, блин. Мне если только бэушную… Но мечтать-то не вредно!
Гера перехватывает мой взгляд на машину и понимающе усмехается. По его серым глазам вижу, что он приходит к какому-то выводу, скорее всего, не в мою пользу.
Прекрасно. Мне того и надо.
Ну и точно.
Стоит нам усесться, как этот тип, заводя машину, задает мне вопрос:
– Сколько ты хочешь, чтобы от меня отстать?
4. Глава 3. Крах надежд и провал переговоров
Алка давится от смеха.
– А ты чего?
– Да я еле успеваю себя тормознуть, чтобы не сказать: «Тачки будет достаточно», – продолжаю я возмущаться.
Со старушечьим кряхтением пересаживаюсь с жесткого стула на мягкое кресло.
– Левина, ну скажи: «Абырвалг!», и я буду звать тебя мадам Шарикова, – вытирает слезы бессердечная подруга.
Я с чувством показываю ей язык.
– Ладно, дальше давай, – всхлипывает она. – Я ни в жизнь не поверю, что ты промолчала.
– Да… Артистизм меня однажды погубит… Или говенный характер. Это как посмотреть. Казалось бы, вот он шанс прекратить спектакль прямо сейчас, но Герман так меня взбесил, что я не могла просто взять и прекратить мотать ему нервы.
Пока я таращусь на него, пытаясь подобрать слова, чтобы подоходчивее объяснить свое мнение о нем, Герман продолжает, переходя на невежливое «ты» без моего согласия:
– Давай договоримся, Инна. Я тебе – сережки с блестящими камушками, а ты перестаешь подлизываться к моей матери. Все равно у тебя ничего не выйдет, только время зря потеряешь и врага в моем лице наживешь. Ну что? По рукам?