— Сара, потише, — прошу сдержанно.
— То есть ты не отрицаешь, что она на тебя пялится?! Ты поэтому меня не хотел брать?! Из-за нее?! У вас что-то есть?!
Сила воли… выдержка… терпение, мать твою! Я призываю всё это, надеясь стать хорошим врачом, поэтому не позволяю себе грубить Саре.
— Я ничего подобного не заметил.
Я заметил. Еще как заметил!
Какими непонимающими и ангельскими глазами смотрела на меня моя «детская болезнь»! Но я, как никто другой, знаю, как этот ангел умеет проезжаться катком по мужским яйцам.
Она так театрально и будто бы искренне была оскорблена моим равнодушием, что хочется спросить: «А не ты ли меня сама об этом просила?» Но я не спрошу, потому что сейчас мне это нахрен не нужно.
Сара обреченно прикрывает глаза, а затем, резко их распахнув, цедит сквозь стиснутые губы:
— Я повторяю еще раз: у вас что-то есть?
Захнах!***
Моя башка начинает раскалываться. Я дико устал с дороги, но моя девушка считает иначе.
— Сара, мы встречаемся полгода! — Я повышаю голос, но не так, чтобы она смогла упрекнуть меня в том, что я на нее ору. — Я разве хотя бы раз давал тебе повод считать, что где-то на расстоянии, да и вообще, у меня кто-то есть?!
Я не знаю, как донести до нее эту истину!
Я никогда не изменял Саре. У меня даже в мыслях такого не было.
Я совершенно не тот, кто будет левачить, но, зараза, в такие моменты, как сегодня, у меня в башке звенит и требует сходить налево! Ну, чтобы ее обвинения хотя бы были не напрасными!
Я, конечно, утрирую: я не мудила.
Я вырос в многодетной семье, где мой отец — яркий показатель отношения к своей половине, при том, что моя мать не самая удобная женщина.
Сара — мои первые серьезные отношения, и вводить в них традицию с леваками я не собираюсь.
— Ты делаешь это постоянно! Ты скрыл от меня приезд твоих родителей! — перечисляет Сара. — Ты и сюда меня не собирался брать. Тебе плевать на меня, — Ее губы начинают подрагивать, и это говорит о том, что в скором времени она будет реветь. Истерить, будто умер ее близкий родственник, причитая на иврите так, как умеют это делать чистокровные евреи. — Меня комары искусали, а тебе до фонаря, что у твоей девушки огромные волдыри! — возмущенно всхлипывает она.
О, хара!
Я всплёскиваю руками и поднимаю лицо к потолку.
Немыслимо!
Перед тем, как спуститься к ужину, я доступно объяснил своей девушке, что вечера в наших краях не настолько комфортны, как в Тель-Авиве. Я предложил ей спрей — Сара фыркнула. Какие ко мне теперь претензии?!