— Я тут весь в работе, — говорю. — Ничего не слышал. В сортир
некогда сбегать. Сам знаешь, подполковник загрузил по самые
помидоры.
Зубков смял сигарету в пальцах.
— Второй день все на ушах стоят, хватают всех подряд. Людишек
пачками тащат, а уж инородов никто не считал… Сам князь Васильчиков
насел — добейся показаний! Подполковнику нашему хвост накрутили. Он
человек неплохой, когда трезвый. Так после втыка от начальства
зверем стал. Станешь тут…
Я кивнул. Подполковник правда такой. Зубков скривился:
— Сейчас в допросную номера шестого приведут. Оттуда в карцер —
я шестого знаю, толку не будет. Сразу после него ещё одного, нового
притащат. Потом ещё… Не могу я так больше.
Зубков сунул новую сигарету в рот, захлопнул портсигар.
Повернулся идти. Сказал мне:
— Ты уж, Дмитрий Александрович, проследи, чтобы Ворсовский
признался. Сил нет уже втыки терпеть.
И пошёл в допросную.
А я пошёл в архив — бумажки разбирать.
Кто-то скажет — нудное это дело. Я тоже сперва так подумал,
когда меня сюда загнали. Типа — хотел работать, получи. Прежний
архивариус, старичок капитан, помер внезапно. Бумажки ковырять
никто не хочет, а тут Найдёнова подвезли. Свежее мясо.
Я ведь теперь с утра, как встану, камеры проверяю, доклад от
инорода Ксенориэлья в журнал записываю. Потом в архив — шкафы
ковырять. Поковыряю, чаю выпью с сушками, и в допросную — Зубкову
ассистировать. Допросам обучаться.
Тут, в пыльном, холодном архиве, оказались золотые россыпи. Нет,
не настоящее золото — бумажки.
Сначала была скука смертная. Тот, что раньше здесь был,
старичок-капитан, только чай пил из чайника. Согревал боевые раны с
радикулитом. Когда не пил, спал за шкафами, на сундуке с
документами.
А потом сюда загнали меня.
Порылся я в бумажках. Думал — мусор, пора их на растопку в печку
отправить. Пока не открыл папку с отчётами тайных агентов. А потом
ещё листок, где расписаны деньги, что этим агентам платили.
Стало мне интересно, полез я копать. И такого накопал, аж
вспотел в ледяном подвале. Короче, как говорил мой дед — кругом
бардак, и люди в нём клиенты. А уж сколько денег тут мимо кассы
утекло — никто не знает. Только я да тот, кто их тратил.
И так меня заело, что я за несколько дней несколько здоровенных
шкафов перерыл. Весь пылью и паутиной покрылся. Местные пауки меня
ненавидеть стали лютой ненавистью. Хорошо, хоть молчат,
восьминогие.