Буквально недельной давности.
Мы с Айкой (на самом деле она Айгерим, что в переводе с казахского значит «красавица») третьей дочерью тети Лейлы гуляем в ожидании, пока Гоха вернётся с работы.
Эта бодрая девица пяти лет гоняет по площадке у озера голубей и мальчику, который залез в только что вскопанную и еще не засаженную клумбу, вопит на весь парк:
- Что же ты делаешь? Ты же в говне!
Так что бывает по-разному, да.
Но в наших силах выбраться из того дерьма, куда окунули нас другие.
Отмыться. Пойти дальше.
Но не забыть! Иначе все эти мучения будут зря.
Жить и не забывать!
И никогда-никогда больше не быть безответственными. Всегда помнить, что от наших решений зависят другие.
Чаще всего: беззащитные и слабые.
Вот бы еще мне об этом вовремя вспоминать, а то вечно меня несет, чуть что.
15. Глава 13: Лада
Да, у нас, как и в любой семье, бывают кризисы. Больные, горькие, страшные.
Но после них Сева всегда такой нежный, ласковый, внимательный и заботливый, что у меня просто от восхищения, радости и восторга нет слов.
Потом, после них долгое время в семье всё хорошо и иногда даже очень хорошо. Поэтому, ну, я стараюсь относиться к этим сложным моментам с пониманием. Хотя в последний раз в больнице мне предложили снять побои.
Просто Сева, он такой резкий, эмоциональный, возможно, немного деспотичный, но он же старше, он заботится обо мне, он же знает, как будет лучше.
Тем более что у него есть поводы злиться.
Все равно я не совсем ему принадлежу. Вернее, телом-то однозначно «да» и только ему, но не душой. Душа моя отдана давно и возврату не подлежит.
Поэтому он злится. Иногда очень сильно. И это бывает больно.
Как же это должно быть прекрасно, когда ты вся принадлежишь одному мужчине. И душой, и телом. Гармония, понимание, единение.
Мне не узнать, потому что так уж у меня вышло: полюбила не того. Не подходящего. «Бывает», – как говорит мой муж.
До этой зимы у меня не было сомнений, только сожаления.
Но после встречи с Маргаритой Анатольевной у меня в глубине души клубятся вопросы: если она нашла свое счастье с человеком моложе аж на целых десять лет, то, возможно, и я могла бы? Нет, я помню все, что говорил Сева: больная, извращенная фантазия, нездоровая психика, попытка защититься от агрессии родителей…
Я все это помню, но, кроме этого, я помню также и лучистые глаза, полные тепла и веры. Руки, что крепко держали, защищая, помогая преодолеть ужас и тревогу в ожидании защиты работ моих первых учеников. Я помню нежный успокаивающий шепот на ухо: «Вы чудесный педагог, Лада Юрьевна! Мы справимся. Для вас…»