Такая сцена продолжалась несколько минут. Поляк, отхаркиваясь кровью и отрыгивая, продолжал ползать перед ним прямо в грязи. Он, видимо, хотел встать, но ничего не получалось. Но вдруг Александр услышал какой-то новый звук, поднимавшийся будто откуда-то из самых недр его обидчика. Александр отшагнул назад. На мгновение ему показалось, что пророчества бабушки начинали сбываться. Что что-то нечеловеческое и даже неземное начало прорываться изнутри наружу. Тот самый Геракл, о котором он думал до этого. Еще один шаг назад. Сжатый крепко кулак перед собой. Бежать или остаться? – пронеслась мысль у него в голове… но… мысль эта осталась лишь мыслью. Звук вдруг усилился, стал сначала ниже, потом тоньше и вдруг, неожиданно прорвался наружу целым потоком алкогольно-огуречной рвоты.
– Ну и где ты так долго был, а? Бесстыдник! – бабушка встретила его у ворот с крапивой в руке и несильно, а так, больше для виду, шлепнула его несколько раз по ногам. – Там пьяные вон орут, а ты тут шатаешься до поздней ночи, а?!
– Прости, бабуль! – бросил он ей, и легкая улыбка выступили на его всё еще бледном лице. Уж он-то знал, что это за пьяный орал и почему.
– Ах, он еще и улыбается мне тут! Ах, он бесстыдник! – бабушка выкинула крапиву и всплеснула руками. – А ну в дом быстро мыться и спать! Лыбится он еще тут… ах, бесстыжая ты рожа. Ах, отхожу тебя щас по голой заднице крапивой!
Но Александр улыбался не бабушке, не ее ворчанию и причитаниям. Перед глазами его был образ заблеванного с окровавленной физиономией Поляка, которого он держал своей рукой и который смотрел на него снизу вверх уже совершенно другими глазами и совсем не тем взглядом Геракла, которого боялся он всю неделю. То был уже взгляд страха, взгляд, будто говоривший ему: «отпусти меня, блин, а»?
В ту ночь, почесывая под одеялом покрывшуюся волдырями от крапивы ногу, слушая храп деда и писк комаров над головой, всё еще чувствуя нервное напряжение в своих конечностях, он понял для себя одну важную вещь – в глубине даже самого сильного Геракла, если хорошо копнуть, можно найти смотрящего на тебя испуганным взглядом избитого и заблеванного полячишку. Точно такой же взгляд поймал он на себе много лет спустя в одной из припортовых кафешек, когда жирное тело Пахана, хрюкнув и застонав, повалилось на пол, испуская из-под себя целый поток мочи и крови. Только в этот раз уже не было страха, не было нервного напряжения, был лишь холодный расчет, злоба и жмущий до холостой отсечки спусковой крючок палец. Тот урок у станции усвоил он тогда хорошо.