Но прошлой ночью что-то заныло в душе.
Что-то… нет, не вспомнить сейчас, но… что-то, связанное…
Нет, не вспомнить.
И поэтому я сижу сейчас, вглядываясь в старую, выгоревшую, чёрно-белую фотографию.
Может быть, она напомнит, для чего.
Для чего мне нужно идти на кладбище.
Потому, что идти туда «просто так» – бессмысленно.
Я закрываю глаза.
Как же я устал!
А в чём дело? Что случилось? Почему вдруг стало так холодно и что это такое мокрое?
Я с трудом разлепляю глаза.
Ничего не вижу.
Нет, что-то есть.
Но почему так мокро?
Да это же дождь!
А что это передо мной? На столе? И стол какой-то другой. Металлический и обшарпанный. И сижу я чёрт-те на чём. Но сперва…сперва… Чёрт с ним, с дождём!
Я навожу резкость. С трудом, но навожу.
Чёрт!
Вот почему мне так плохо.
Это бутылка, и даже не одна.
Одна коньячная, из-под дешёвого коньяка, а вторая из-под водки.
И в обеих даже что-то есть. Немного, но есть.
Так!..
Нужно вспомнить. Нужно обязательно вспомнить.
Я хватаю коньячную бутылку за горлышко и одним глотком вытягиваю жидкость… фу-у-у, какая гадость… чуть не стошнило… прилично же здесь ещё осталось…а-а, чччёрттт, обожгло как! И горло, и язык! Сейчас, сейчас, провалится…нет, нет! хочет назад…не пущу!есть!есть! провалилось!
Но какая же всё-таки гадость!
Помню, как мы шутили с ним: «И как же эту гадость коммунисты-то пьють!»
Нет, пока не могу вспомнить.
Зато стало понятно, где я.
Нет.
Не на кладбище.
Дождь, слава Богу, наконец-то прекратился.
Или я его не чувствую.
Весь мокрый, чёрт.
Я сижу на скамейке в парке.
А передо мной столик. Поставленный ещё в незапамятные времена. Времена, когда скамейки в парках не были загажены и изломаны, а люди присаживались за столики для того, чтобы просто тихо и хороню посидеть. Просто так. Чтобы было удобно и хороню.
Чтобы тихо звенела гитара, и шипело вино в простых стеклянных стаканах (а не в мерзких пластиковых, таких, как тот, что валяется сейчас под стол ом)… Когда парки украшали балюстрадами, колоннадами и статуями. Девушки с веслом. Или пионера с трубой. Наивными, порой некрасивыми, но удивительно милыми.
И никто не отбивал им головы и не расписывал похабщиной.
А если это вдруг (вдруг) когда-нибудь и случалось, всё быстро восстанавливали.
И быстро появлялась милиция.
Не та, что сейчас, с дубинками, автоматами, собаками и бронежилетами.