Светозар забрал его из госпиталя к себе домой — привез, официально познакомил с детьми и женой, усадил за праздничный стол. Это было так странно, что Гвидон молчал и старался поменьше есть, опасаясь ляпнуть что-нибудь лишнее или разорить командира. Незадолго до полуночи, когда Светозар резал торт, Гвидон признался, что ему больше всего понравились маринованные кабачки. Жена командира, Калина, удивилась тому, что Гвидон их раньше никогда не пробовал, и пообещала выделить банку в День Подарков. То Зимнее Солнцестояние заложило основу многолетней традиции. Гвидона регулярно приглашали в дом, он приносил торт, до отвала наедался маринованных кабачков и утаскивал двухлитровую банку с собой, жалея, что Калина не любит закатывать трехлитровыми баллонами.
Думал ли он о том, чтобы рассказать правду? Конечно, думал. Готовил речь, проверял брошюру с письмом, мысленно назначал дату. И каждый раз что-то мешало — то не хотелось портить чужую радость, как в тот день, когда сияющий Светозар объявил, что старший сын поступил в архитектурный институт. То случалась долгожданная возможность расстаться с жизнью, Гвидон попадал в госпиталь, приходил в себя под знакомые гневные вопли и не осмеливался усугубить командирское недовольство. Первый раз помешало разжалование Светозара, а потом, в Усть-Белянске, долго было не до разговоров — им выпал тяжелый год, полный проблем.
Время сыграло коварную шутку. За ворохом ежедневных забот Гвидон начал забывать, что совершил преступление. Ушла острота, воспоминания всплывали только после ночных кошмаров и вызывали глухую боль — как при зажившей ране. Теперь он уже не знал, как заговорить со Светозаром.
«Понимаешь, восемь лет назад...»
«Я хочу тебе рассказать о том, что случилось десять лет назад».
Годы пролетели как-то незаметно. Вроде бы и отмечались вехами: кто-то уволился, кого-то наградили, старший сын Светозара закончил институт, средний поступил в университет. Пару лет назад Гвидон твердо решил покаяться, но сначала взорвался вместе с террористом и грузовиком, потом мешали чужие свадьбы и постройка забора, а на Изгнание Снопа в госпиталь загремел Светозар, отхвативший обойму пуль в живот, и сразу стало не до давних грехов — пришлось принять командование отрядом на месяц.
Сентябрьский сон взбаламутил давний осадок. На этот раз Гвидон почувствовал неизбежность разоблачения — и кожей, и каждой шерстинкой. Кусочек теплой осени, солнечный октябрь, разлинованный золотым листопадом, он потратил на приведение дел в порядок. И на обдумывание планов, претерпевших некоторые изменения за годы. Письмо по-прежнему лежало в брошюре — переезжало из Лисогорска в Усть-Белянск, снова в Лисогорск и в Ключевые Воды. Гвидон его перечитал, и не стал ни переписывать, ни исправлять. В конце строк стояла дата. Этих показаний, зафиксированных по относительно свежим следам, должно было хватить за глаза.