А ещё там горел свет, не так чтобы
много, но достаточно. Причём, как и однородно-стабильный, так и
нечто, что помигивало и меняло цвета. Точно это собрание роботов, а
это огоньки от их глаз и экранов!
Фома наконец добрался до источника
шума, и ему потребовалось всё его мужество, чтобы таки завернуть за
угол и увидеть подтверждение его опасений. Он сжал ИМИлет и
выпрыгнул из-за угла.
Перед его глазами развернулась
картина, которая прекрасно иллюстрировала его правоту. Один из
ЧОРов — тот самый! — сидел на ящике и смотрел фильм по кьюберу в
окружении самых разнообразных МАРов. Паукообразный проверяльщик
устроился у этого мерзавца на плече, красный в горошек уборщик
жался к ногам, а сканировшик держал моток пряжи. С обеих сторон
стояли здоровенные погрузчики и зловеще перемигивались
огоньками.
Но самое главное — это вязание в
руках ЧОРа! Вязание! Более того, он, как девушка из старинных
фильмов, как раз в этот момент накидывал на плечи узорчатую шаль!
На железных плечах робота она смотрелась так сюрреалистически, что
Фома просто завис, как кьюбер на перезагрузке.
Замер и ЧОР, но потом поправил на
себе шаль, укоризненно покачал головой, цокнул чем-то внутри,
щёлкнул по шее в известном жесте-намёке на алкоголь и осуждающее
погрозил указательным пальцем. После чего вернулся к вязанию.
Фома, вновь не помня себя, дополз до
дома и уже там твердо решил бросить пить.
И только на задворках сознания
брезжила мысль: а что если он всё же не сошёл с ума? А что если это
не белая горячка?.. Нет, надо было всё-таки предупредить
начальство. Но не этих бездельников в службе безопасности, а
напрямую руководство. Валетов казался Фоме хоть и вздорным, но
адекватным. Уж если он решит, что Фоме всё примерещилось, то так
тому и быть. А вот если нет… Тогда по крайней мере есть шанс, что
он предотвратит грозящую человечеству опасность, и совесть Фомы
будет чиста!
***
Виссарион Рогозин закрыл дверь
опенспейса и удалился по коридору, чеканя шаг. Только зайдя к себе
в кабинет, он смог выдохнуть, но из горла вместо воздуха вырвался
рык, так что пришлось прокашляться. Общение с подчинёнными шло
тяжело.
После увольнения Клины на него упал
клиентский отдел, и очень скоро Саша понял, что это и есть главный
очаг того чумного поветрия, которое расползалось по компании. Никто
здесь не работал дольше двух месяцев. Никто не знал, как делать
свою работу. Никто даже с коллегами общаться не умел, не то что с
начальством, от вида которого большинство теряли способность к
членораздельной речи, а остальные прикидывались ветошью. Хотя
многим и прикидываться не приходилось.