Солнце играло на смуглой коже,
подчёркивая изгибы фигуры, обтянутой грубой шкурой. Её дикий наряд
– короткий топ из сыромятной кожи, открывающий точёный пресс, и
юбка из лоскутов, едва прикрывающая бёдра – казался одновременно
первобытным и соблазнительным. В копне густых светлых волос играли
лучи солнца. Взгляд огромных серых глаз, обрамлённых густыми
ресницами, был полон дерзости и первобытной страсти. Она –
воплощение необузданной красоты каменного века, роковая женщина,
способная покорить сердце любого мужчины, осмелившегося
приблизиться. Её сексуальность не знала условностей, она была
естественной, как восход солнца…
Я был в какой-то прострации, застыл
во времени, пропал в её глазах. Только где-то глубоко внутри грыз
червячок сомнения о нереальности происходящего… Вдруг она
улыбнулась, сверкнув озорными глазами, обернулась, взметнув
лоскутами юбки, и поскользила по траве меж кустов, как волнительный
мираж. Лёгкий смех, раздавшийся за кустами, вернул меня в
реальность, а отток крови от головного мозга заставил броситься за
ней. Не знаю, что у меня было с глазами, выражением лица и капала
ли слюна, но остановиться я не мог, да и мой индикатор
сексуальности вылез из травы юбки лесного соблазна и показывал 100%
шкалы.
Я нёсся за ней на максимальной
скорости, порыкивая и не отрывая глаз от лоскутов её юбки, которая
при каждом движении открывала всё больше. Наверное, я даже
прибавлял скорость с каждой секундой, но не мог к ней приблизиться.
Хотя видел же, что она бежит не напрягаясь, легко. Мелькали
какие-то сообщения на периферии, но я не мог на них
сосредоточиться, все силы направив на достижение мечты своей жизни,
своей богини сладострастия! И так мы неслись, обгоняя ветер, минуты
три, пока впереди бежавшая девушка вдруг не покрылась маревом,
фигура вытянулась, став выше на голову и шире в плечах, и я поймал
себя на том, что с вожделением пялюсь на сухой, поджарый мужской
зад, затянутый в кожаные штаны. Брр… Ноги резко остановились и
даже, наверное, попытались побежать обратно, ну, попытались… Я упал
и пропахал в зарослях травы две полосы руками, пытаясь затормозить,
и одну сдвоенную от носа и индикатора, похоже, нафиг сломав его.
Боль в паху, смешанная со страхом, ударила в голову, и на её фоне
изрезанные травой руки и лицо практически не ощущались. Лёжа,
держась за самое дорогое, тихонько подвывая и отплевываясь от травы
и земли, которую успел зачерпнуть нижней челюстью, пока орал, я
обратил внимание на надпись, висящую перед глазами: