Примерно через час в отдалении показались огороды и первые дома предместья Сен-Жак. Луиза прильнула к окошку и жадно смотрела, как по обеим сторонам широкой дороги застройка уплотняется вместе с толпой. Очень скоро пришлось совсем сбавить скорость и вклиниться в вереницу экипажей, телег и верховых, тянущуюся к городским воротам. Карета просто остановилась. Оставалось лишь сидеть и наблюдать, как мимо проходили пешие. В основном ремесленники и крестьяне, спешащие в город на рынок, чтобы продать свой товар. Вокруг стоял невообразимый гомон, и казалось, что толпа была такой плотной, что становилось нечем дышать.
Луиза вышла на дорогу, с наслаждением вдыхая свежий утренний воздух. Зажмурилась на неожиданно ярком солнце. Ее сопровождающие столпились у козел и что-то громко обсуждали. Увидев ее, парни тут же расступились, как по команде, вытерли рты рукавами и поклонились. У каждого в руке было по толстому ломтю хлеба с ветчиной. Старый Пьер сидел на козлах, держа на коленях большую корзину, а в руке — глиняную кружку. Кажется, они где-то взяли вина…
Заметив госпожу, старик почтительно склонил голову, широко улыбнулся, демонстрируя почти целые зубы:
— С утра не успели, мадемуазель Луиза. А теперь все равно стоим — что худого, если перекусим… Давно мы с ребятами так не пировали… Нижайше благодарим.
Все снова поклонились.
Луиза даже привстала на цыпочки, чтобы заглянуть в корзину, полную еды. Посмотрела на старика:
— Откуда это, Пьер?
Тот даже растерялся:
— Так хозяйская дочка утром принесла… По вашему, стало быть, приказу.
Луиза улыбнулась:
— Вот как… Так это трактирную хозяйку благодарить надо… Она расщедрилась. Ты, как никто, знаешь, что мне нечем платить.
На лице старика отразилось восторженное недоумение:
— Надо же! А мне показалось, злыдня, каких поискать. — Он хохотнул: — Так еще и местные сказывают, что самая настоящая ведьма с помелом! А оно вон как… Божья душа оказалась.
Луиза нахмурилась, чувствуя, как по затылку прошлось неприятным холодком:
— Где это ты такое слышал?
Старик изменился в лице, пожал плечами:
— Малец из конюшни сказал. Так брешет, поди, что с него взять… Отлупили его, небось, за что-нибудь — и за дело, — а он и сочиняет. — Старик назидательно поднял палец: — А плохой человек милости сердцем разве сотворит? То-то… Значит, брешет…