Прежде чем войти в подъезд, останавливаюсь, вдыхая свежий воздух.
Люблю наш двор.
Небольшой, но уютный и тихий. Это отличное место, чтобы растить детей. На улице, несмотря на название, нет каштанов. Все засажено тополями. Во дворе всегда чисто, подъезды вымыты, в клумбах недорогие цветы: петунии, шалфей и вербены. Всех соседей знаю в лицо, но с каждым годом знакомых все меньше: дети, с которыми мы когда-то играли, выросли и разъехались, остались старики, и в дом въехали новые семьи…
Наша квартира на втором этаже. Я поднимаюсь и тихо открываю дверь:
– Мам? Ты дома? – в прихожей стоят ее балетки, но все равно с замиранием сердца жду ответа.
С тех пор, как она заболела, я всегда захожу домой не дыша. Каждый раз боюсь, что она не ответит. Может, это трусость. Но если спрошу, а в ответ ничего кроме тишины не услышу, то не знаю, что будет… Я не могу представить мир, в котором ее нет.
– Ладочка, – раздается из комнаты голос, и я выдыхаю.
Как всегда, стало стыдно за слабость. Но настроение улучшается, несмотря на неудачную встречу. Заглядываю в комнату и улыбаюсь.
– Ты была на УЗИ? Что сказали?
– Все хорошо, – я счастливо улыбаюсь еще шире. – Только пол под вопросом, малыш неудачно улегся. Сказали зайти через неделю. Или на следующем УЗИ точно скажут.
– На следующем – в тридцать недель?
– Ага.
С покупками направляюсь на кухню.
– А как Андрей, Лада? Ты его видела?
– М-м-м… – я выкладываю из сумки молоко, и ставлю в старенький холодильник, думая, что ответить, чтобы поменьше беспокоить маму. – Все нормально, только он не смог прийти... Уехал из города. Мы позже поговорим.
Вру, чтобы не волновать ее.
– Тарас не звонил?
– Нет, мам, – преувеличенно легко говорю я. – Давай не будем о нем. Ну его.
– И правильно, – мама появляется на пороге, кутаясь в халат.
Дома не холодно – она постоянно мерзнет. Некогда активная и красивая, она выглядит уставшей и подавленной. Мама кашляет и садится за стол, а у меня сердце сжимается от жалости.
– Все хорошо, дочка, – она отмахивается, когда я хочу подойти.
– Точно, мам?
– Да.
– Тебе лучше? – виновато спрашиваю я.
Ее могут подлечить заграницей. Но это дорого – нам не по карману. Я искала способы, занимала по знакомым, обращалась в фонды, но на пять курсов сразу не набрала. Андрей сволочь. Сволочь! Теперь его предложение будет грызть: вот видишь, а могла бы согласиться… А если мама не вынесет болезни – буду чувствовать себя виноватой.