Покачав головой, приношу графин с водой и чистый стакан, ставлю всё на стол, рядом кладу таблетки и, последний раз оглянувшись на спящего Добрынина, тихо закрываю за собой дверь.
Спустя несколько часов, сидя в ординаторской и наблюдая в окно разгорающийся рассвет, вдруг понимаю, что поглаживаю губы кончиком пальца. Зло фыркнув сама на себя, очень «логично» решаю пойти и проверить, как там себя чувствует начальство.
На моё явление на пороге кабинета Добрынин реагирует тоскливым стоном. Он сидит на диване, сжимая виски ладонями – видимо, когда я зашла, решил скосить на меня глаза, за что и поплатился резкой головной болью.
– Закройте глаза и не пытайтесь следить ими за двигающимися предметами, – говорю тихо, тщательно контролируя голос, и прохожу внутрь.
Наливаю воду, вскрываю таблетки и сую их в руку мужчине, в другую вкладываю стакан.
– И не делайте резких движений, – предупреждаю, с трудом сдерживая прорывающееся ехидство. – Медленно и печально…
На меня бросают взгляд, который мог бы убить, если бы не был таким… страдальческим.
Отхожу к столу и прислоняюсь к нему бедром, наблюдая за мужчиной. Тот, осушив стакан с водой, сидит с закрытыми глазами, откинувшись на спинку дивана. Наконец, прикрывшись рукой от солнечного света из окна и морщась, поворачивается в мою сторону. «Интересно, он хоть что-нибудь помнит?» – пронзает меня несвоевременная мысль. И если в его голове сохранились обрывки воспоминаний – то какие?
– Мне… есть за что извиняться? – слышу тихий хриплый голос.
О, я могла бы выкатить список из как минимум сотни пунктов в ответ на этот вопрос. Вздыхаю украдкой.
– Смотря что вы имеете в виду, Никита Сергеевич, – смотрю на мужчину внимательно, он сглатывает.
– Я… надеюсь… не сделал ничего, что… – замолкает и пытается собраться с мыслями.
«Да ничего ты не сделал, всего лишь поцеловал меня так, как ни один мужчина до тебя», – тряхнув головой, заталкиваю это воспоминание подальше.
– Или… сделал?! – он смотрит на меня с ужасом, видимо, приняв мои движения за подтверждение каким-то своим мыслям.
– Спокойно, – складываю руки на груди, так и хочется сказать: «Спокойствие, только спокойствие», – всё было в рамках нормы. В целом.
– Чьей нормы? – похоже, я его не успокоила.
– Человеческой, – пожимаю плечами. – Вам получше?
– В целом? – спрашивает сварливо. – Или по частям? – опять тихо стонет, раздражённо трёт виски.