А сейчас я смотрю на них троих и мне начинает казаться, что я вижу черты Мирона. Но, конечно же, это полный бред. Видимо, переутомление не проходит мимо меня. Потому что для того, чтобы увидеть эти самые черты, которые мне мерещатся, мне надо увидеть Мирона в таком же возрасте.
Короткий стук, и в комнату засовывается голова Мирона.
– Эй, Витаминка, голодная? – чуть ли не кричит он.
Шикаю на него, прислоняю палец к губам и киваю на Сончика. Он испуганно хлопает глазами, и на его лице появляется улыбка, наполненная виной.
– Прости, – шепчет и крадучись проходит в комнату, – я все ещё не могу привыкнуть, что с маленькими детьми надо вести себя тише.
В нем что-то изменилось. Во взгляде. Он вроде и пытается разговаривать бодро и, как всегда, налегке, но взгляд серьезный. Не смотрит почти на меня.
– Все в порядке?
Мирон вопросительно выгибает бровь и поднимает большой палец.
– В полном.
– Как разговор с дедушкой? Поверил, что мы с тобой не пытаемся его обмануть?
Золотухин слегка дергается, но на его лицо возвращается коварная усмешка.
– Все под контролем, Витаминка. Правда, я сказал, что ты не хочешь за меня замуж. Но то такое…
Шокированно таращусь на него. Открываю рот и при этом пытаюсь переварить его слова. Получается паршиво.
– Что ты сказал? – горло перехватывает, и из меня вылетает что-то похожее на мышиный писк.
Мирон пожимает плечами, как будто все идет, как и должно.
– Я сказал, что ты, – он утыкает в меня палец, – пока не созрела на замужество.
– То есть я теперь первое зло в глазах Матвея Яковлевича.
Мирон хмыкает и мотает головой.
– Не переживай, Витаминка. В глазах моего деда ты жертва коварного меня. Я рассказал остальное так, как мы и договорились: не поверил, что мои, – Мирон кивает на тройняшек, – и отправил на аборт. Поверь, это перебило информацию о твоем нежелании выходить за меня замуж.
Краснею. Становится стыдно за то, что я эгоистично подумала о себе. Хотя, представляю, как нелегко было в том разговоре Мирону.
– Извини.
Он мотает головой.
– Пойдем лучше, поедим. После дороги.
Смотрю виновато на спящую дочь, и Мирон о чем-то задумывается. На его лице появляется улыбка, и она уже более искренняя. Его отпускает… я это чувствую по изменившейся ауре.
– Ладно, сторожи дочь. Я сейчас.
Так же тихо прокрадывается мимо сыновей. Они только мельком смотрят на него и продолжают заниматься своими делами. Мои крошки. Полгода, а они уже понимают, когда можно шуметь, а когда стоит молча поиграть друг с другом.