Бред! Давид явно не это вкладывал в дружеский жест, в попытке разрядить ситуацию и оказать поддержку. Мы же знаем друг другу хреналеон лет. Он ставил мне удар, когда я осваивала боксёрскую грушу, помогал нам с переездом в квартиру, взял с Андрея слово, что тот позволит крестить ему первенца, вытащил меня с того света, а потом из самой задницы. Показалось на фоне растерянности.
Успокоив себя, расслабляюсь и растекаюсь по сидению. Апокалипсис не произошёл, и накрапывающий дождь переродился в мелкую перхоть, лениво сыплющуюся с низкой серости неба.
Помню, такая же снежная пыль покрывала черноту газона в последний наш день с мамой. Мы шли из магазина, купив необходимые продукты и шоколадный батончик для меня. Я долго выпрашивала его, не понимая, что у нас мало денег.
Странно, лицо мамы совсем не отпечаталось в памяти, а её грузное тело в синем плаще, лежащее поперёк дорожки и медленно покрывающееся белой крошкой, прочно засело в сознание.
Отрыв тромба и инсульт на фоне сахарного диабета. Странные и непонятные слова для пятилетней девочки, сидящей в коридоре больницы и ждущей, когда отпустят маму. Её не отпустили, потому что из морга дороги назад нет, а меня забрала незнакомая тётка, пообещавшая позаботиться обо мне.
Позже я подслушала разговор сотрудницы опеки и заведующей детского дома. Оказывается, сестра мамы отказалась меня взять из-за моей плохой наследственности. Отец, повесившийся в тюрьме, которого я никогда не знала, и куча хронических заболеваний матери, которые обязательно должны были передаться и мне, по её мнению.
Наверное, из-за этого меня никто не захотел удочерять, хотя возраст и внешность были самыми ходовыми. Кому нужен ребёнок больной женщины, связавшейся от отчаяния с уголовником-суицидником?
Иногда у меня создавалось ощущение, что в наши казармы свозили только бракованных детей, не подлежащих к усыновлению. За мои тринадцать лет, проведённых там, не один подопечный не вытянул счастливый билет. Изредка приходили жаждущие подарить тепло кому-нибудь, но, ознакомившись с личными делами, жажда куда-то пропадала.
Скорее всего, именно поэтому мы сбивались в небольшие стаи, не допуская в их границы кого-либо ещё. Маленькие семьи, состоящие только из сестёр и братьев, как будто у нас никогда не было родителей, и мы были выращены в пробирках.