-Добрый день, - около столика материализовалась одна из
официанток, только что издали пожиравшая Мирского глазами.
Расправила плечи, словно перед выходом на подиум, протянула меню, -
сегодня вас буду обслуживать я…
Слово “обслуживать” официантка произнесла так, что Василиса
удивленно повернулась в её сторону с немым вопросом: “А мы точно
говорим про ужин?”
- Ну, что вы! - Мирский немедленно включил флирт, - речь может
идти только о взаимовыгодном сотрудничестве.
- Как это мило с вашей стороны, - девица с этими словами
сократила дистанцию до неприличной, - а можно попросить автограф? -
томно спросила она, нагнувшись к актеру с идеально прямой спиной и
вложив ему в руку синий фломастер-маркер.
- Конечно! - Дэн откинулся на спинку кресла, неотрывно пялясь на
открывшуюся ложбинку в расстегнутом отвороте форменной блузки, -
где расписаться?
- Вот тут! - выдохнула официантка, расстегивая дополнительно
пуговку, освобождая выпуклые полушария в кружевах и еще ниже
наклоняясь к объекту своего обожания.
Лицо Василисы, впервые наблюдавшей подобную сцену, залил
пунцовый румянец. Она всем своим естеством осознала, что значит
“испанский стыд”. Однако, как оказалось, всё это было только
прелюдией.
- Без проблем, - Мирский, глазом не моргнув, левой рукой
притянул девицу поближе, а правой нарисовал замысловатую завитушку
на девичьем бюсте, отчего счастливица издала звук, напоминающий
выдох, выполняемый на занятиях по у-шу. Затем он заботливо поправил
блузку и застегнул пуговицу, проделывая все эти манипуляции так
буднично, словно расписываться подобным образом было для него
рутинным, привычным делом.
- А теперь, детка, - Мирский легко шлепнул пребывающую в
полуобморочном состоянии официантку по отставленной попе, - метнись
кабанчиком к бару и принеси для начала двойной эспрессо и водички
со льдом.
Девица видимо рассчитывала на другое продолжение диалога. В её
взгляде мелькнуло недоумение, разочарование, потом появилось
раздражение. Моментально сузившиеся глаза метнули злые молнии
почему-то в сторону молчавшей, как рыба, Стрешневой. Официантка
повернулась на каблуках, словно заправский солдат на плацу, и гордо
закоцала прочь, а Василисе, ощутившей легкую тошноту, опять полезла
в голову настырная фраза: “И разверзлись источники великой бездны,
и хляби небесные отворились…”(*)