Печка, словно айсберг белеет у стены, на столе в глиняном горшке
потухшая свечка с почерневшем фитилем. Не дрожит занавеска
скрывающая полки, не шебаршат в темных и душных сенях. Славное
тихое утро в селе и только солнечные лучи проникнув сквозь стекла
рисуют на полу золотые прямоугольники.
Никаких чужаков, ничего странного. «Всё это просто кошмар от
переутомления», — убедила она себя.
— Я здесь совершенно одна, — произнесла Марья вслух. — И всё у
меня будет хорошо.
Хмурый рассвет едва коснулся стёкол. Свеча догорела, и Марья
отругала себя за то, что забыла её погасить. «Спасибо, хоть пожар
не устроила», — подумала она с горьковатой усмешкой. Голова была
тяжёлой, словно налитой свинцом.
Марья хотела было лечь и досмотреть сон, но остаточная тревога
после кошмара не давала расслабиться.
— Что ж, схожу за водой, заодно посмотрю, где тут удобства, —
пробормотала она, представляя себе сельский клозет. Впрочем,
выбирать не приходилось.
Выбравшись из-под одеяла, она взяла ведро, стоящее у двери, и
шагнула сначала в сени, а потом и на улицу.
Сизые предрассветные сумерки и алая полоса над горизонтом
переплелись так причудливо, что захотелось запечатлеть этот момент.
Хотя бы на мобильный, который она, как обычно, с вечера не
поставила на зарядку.
— Не последний день любуюсь, — одернула себя Марья и, оставив
ведро на крыльце, осторожно спустилась во двор.
Дорога к туалету заросла травой, и роса мигом промочила пижаму
до колен. Добравшись до будки на краю огорода, Марья распахнула
дверь — и ахнула. На всю стену туалета красовался рисунок:
пышногрудая рыжеволосая русалка. Она смотрела на входящего масляным
взглядом, словно обещая нечто удивительное.
— А прежний хозяин ещё тот художник, — хмыкнула Марья, оценив
«шедевр». Впрочем, сама уборная оказалась вполне приличной — не
дыра в полу, а почти как в городе.
Вернувшись на крыльцо, Марья уже хотела взять ведро, чтобы
отправиться к колодцу, но в этот момент ощутила на себе чужой
взгляд — тяжёлый, пронзительный, буквально прожигающий спину.
Медленно обернувшись, Марья пискнула: у щербатого забора стоял
волк. Лобастый, худощавый, с клыками, поблёскивающими в
полумраке.
— Мамочки… — выдохнула она и рванула к двери. Но та, которую она
лишь прикрыла, будто приклеилась. Пнув её от души, Марья поняла —
это конец. Никто не придёт на помощь. Сейчас этот волчок «цапнет
Машу за бочок».