— Я не заставляю верить мне. Но вряд ли у тебя есть выбор.
— Так все-таки это было угрызениями совести? Вы хотите загладить вину?
— Я хочу вернуть тебя на свое место.
— Вы ведь понимаете, что ваши намерения столь прозрачны, что я вижу в них совсем иное?
Вопрос был неожиданным. Я изогнул бровь, посмотрев ожидающе, и спросил:
— И что ты видишь?
Иномирянка хмыкнула, словно посчитав мои слова глупыми и неуместными.
— Вы меня продали. Получили награду. А теперь выкрали. Зачем? Понятное дело, что вы дрожите перед королем, как побитый щенок перед злым хозяином. А потому мне крайне любопытно, почему вы рисковали собой и Шайей. На ум приходит одно: не для того, чтобы любезно отправить меня домой, а чтобы продать кому-нибудь еще. Звон монет настолько притягателен для вас?
Я буквально потерял дар речи от такого внезапного выпада. Удивление окатило с головы до ног, и только после нагрянула злость от небрежно брошенного сравнения с щенком.
Она уловила мой гнев — чуть стушевалась под грозным взглядом. Но все равно выглядела такой твердой, уверенной в себе, с нерушимой волей, что становилось как-то завидно.
— Золото меня не интересует, — бросил кратко и, развернувшись, направился к выходу из лесной чащи.
Как глупо… Меня уделала женщина. А я сбегаю.
Она увязалась за мной, похоже, даже не догадываясь, что меня рвет в клочья стыд за неспособность как на духу выдать правду.
— Тогда что вы получили за меня? — настойчиво повторила она свой вопрос, облачив его в другие слова. — Какова была награда?
— Годы.
Тысяча яогуаев мне на голову!
Почему вдруг стало так тяжело держать язык за зубами? Эта женщина вытягивает из меня слова с раздражающей ловкостью.
— Годы чего?
— Годы службы. — Остановился внезапно, из-за чего она врезалась в спину, и обернулся. — Я их сократил.
В серо-голубых глазах мелькнула догадка.
— Так это… принудительное служение?
— Да. Я не испытываю удовольствия, служа Вальтеру. Но у меня нет выбора. Впрочем, может, и есть… Но второй путь мне противнее первого.
— Почему?
Я хотел ответить, но на ее лице отобразилось столько любопытства, которого она была не в силах сдержать, что я не смог произнести ни слова.
Остро ощущаемые эмоции — эта способность никогда не доставляла мне дискомфорта и чаще была полезной, чем раздражительной. Но почему-то сейчас все было иначе. Я чувствовал, как быстро менялось ее эмоциональное состояние, знал, какое чувство оказывалось сильнее и захватывало ее разум. Видел насквозь.