Когда она поняла намерения Дани, твердо решила мужественно вытерпеть наказание, молчание, игнор, оскорбления выдержать было бы гораздо сложнее. Но очень быстро поняла, что и мужественной быть не получится. Боясь быть услышанной, страшась показать слабость, она старалась сдерживать всхлипы, впрочем, справлялась с этим не особо успешно.
Некоторые ученые-лингвисты считают, что молчание – это тоже коммуникативный акт. Хреновый акт, скажу я вам, так как адресант может послать одно сообщение, а адресат получить совсем другое. Хреновую службу он сослужил и Лере. Соглашаясь на условия Дани, не показывая даже минимальное сопротивление, стараясь превозмочь боль как можно дольше, сжимая зубы и кусая губы, она доносила: «Я знала с самого начала, что летела как мотылек на огонь. Я осознаю, что доигралась. Я не знаю, что будет сейчас со мной, с нами. Может, этот огонь даже сблизит нас. А может, и скорее всего так и будет, я опалю крылья, не смогу летать некоторое время, а потом вновь оживу и будет здорово, если ты мне поможешь. Но может быть и так, что огонь сожжет мои крылья полностью, сожжет так, что взлететь будет невозможно никогда. Я не знаю границы, когда огонь сжигает дотла, пожалуйста, будь осторожен, не подходи к этим границам».
Даня ж слышал совсем иное послание: «Ты не услышишь слова сожаления, не услышишь слова о том, что я люблю только тебя, потому что я всю жизнь любила другого. Можешь делать все, что хочешь, давай, проверим, насколько далеко ты зайдешь и зайдешь ли вообще. Но останусь я с тобой рядом только потому, что так сложилось. Не приедь ты сегодня, сейчас бы я нежилась в постели с другим, и это было бы классно». Поэтому ремень продолжал плясать, а вместе с ним плясала и сама Лера: сжимала и разжимала ягодицы, приподнимала и отпускала то одну, то другую ногу, безуспешно пытаясь найти такую позицию, в которой боль наименее ощутима. Наконец, она просто сползла на пол, свернулась калачиком, бережно прикрыв попу рукой. Холодный пол приятно охлаждал, немного облегчал страдания.
– Встань.
Лера отрицательно мотнула головой, говорить сил не было.
– Встань с холодного пола.
– Нет, нет. – Лера была не в силах расстаться с ощущением мнимой безопасности.
– До чего упрямый народ пошел, – хмуро пробормотал Даня. Ему было жаль Леру и одновременно ненавидел ее. Все же человеческое победило, что бы там ни было у нее в голове, он же видел, как непросто давалось ей выдерживать эту боль, видел, как попа приобретала красный цвет, как она вздрагивала в ожидании очередного шлепка. Продолжать мучить ее было бы бесчеловечно. Тем более серьезный разговор он оставил на завтра. Даня поставил Леру на ноги: