Каратик не соврал. Новый посёлок и правда был вполне интересным. Необычным, что ли… Здесь не было высоких заборов, в душном унынии которых ты вынужден медленно задыхаться.
Тут безграничный, опьяняющий простор…
Хаотично разбросанные участки разделялись густыми зарослями плодовых деревьев, меж которых растворялась сетка номинального ограждения. Домики были одноэтажными, объятыми белоснежной круговой верандой и прижатыми к земле плоской крышей, чтобы никто не смел воровать свободу чистого южного неба.
И даже пришлось констатировать, что мне здесь определённо нравилось. Не потому что красиво, модно и престижно. А потому что дышалось… Кстати, соседних домов тоже не было видно. Они словно растворились в буйной зелени крон, создавая ощущение единения с природой.
Каратицкий редко пользовался служебным положением, но для сына и его друзей расстарался на славу. Город застраивался с такой скоростью, что даже отсюда до центра практически рукой подать, причем не по горному серпантину, а по современной скоростной трассе.
— Только Альке не говори, что удалось вырвать здесь гнёздышко, а то она остатки моей крови высосет, — Саня заглядывал в темные окна дома, пытаясь рассмотреть планировку. — Ну так ты остаешься или как? Рассчитывать на тебя?
— А что? Есть предложение? — я не мог оторвать взгляда от серебристой ряби моря.
— Ты, наверное, не помнишь, но у меня завтра день рождения. Юбилей, Раевский… Сорокет подкрался незаметно, — прохрипел он, махнув своему водителю. — Но ты сильно не скалься, сам там будешь.
— Даже не думал, — скинул пиджак, от которого просто невыносимо сильно пахло её парфюмом.
Этот запах дурманил, пьянил и заставлял вновь и вновь проживать то мгновение. А ведь хорошо было… Поистине хорошо. Как физически, так и эмоционально. Словно в кротовую нору провалился, где все было как раньше. Я, она и крышесносные поцелуи под луной.
— Тогда ты приедешь? Да? — Кондрашов смотрел в глаза с такой надеждой, что смешно стало. Мой друг…
Мой старый добрый Кондра. Я тогда многих оставил… Просто перелистнул страницу своей жизни. Было больно, тоскливо и мучительно. А когда спустя годы я так или иначе сталкивался с друзьями детства, они все пренебрежительно фыркали, демонстрируя жгучую обиду за мой поступок. Но Сашка не стал… Он восторженно и абсолютно искренне радовался нашей встрече и под кожу не лез, потому что знал, что там либо до сих пор гноится боль, либо уже давно поросло мхом.