Я же сидел молча, чувствуя, как в груди поднимается паника.
Значит, всё? Теперь за мной будут следить? Смотреть, записывать,
анализировать каждый чих?
Словно в ответ, в кармане ощутилось лёгкое покалывание. Я
нащупал визитку. Провёл пальцем – и вдруг поверхность дрогнула. Не
цветом – ощущением. Словно оттуда кто-то смотрел. Нет, не видел,
именно чувствовал. Улавливал состояние.
"Позови."
- Как? – прошептал в пустоту. – Как тебя звать, Лайя?
Вечером в палате включился слабый ночной свет. За окном
сгустилась фиолетовая мгла, слышались отдалённые крики, где-то
завыла сирена. Лос-Анджелес жил своей сверхнормальной жизнью. А я
лежал на спине, глядя в потолок, и пытался не думать.
О том, что произошло. О том, что сделал сам. О том, что
почувствовал.
И, чёрт подери, о ней.
Кожа всё ещё хранила её тепло. Пальцы – ощущение прикосновения.
А разум – воспоминание о её взгляде. Мощном. Безжалостно честном.
Красивом до боли.
Она сказала, что видела, что я сделал.
И не сбежала.
Более того – взяла за руку.
Кто она, чёрт возьми?
Уснуть удалось только под утро. И то – провалился в какой-то
липкий сон, где улицы горели, а я снова стоял на коленях возле тела
с расколотым черепом, и копался внутри, как в сломанной игрушке.
Только теперь из раны вытекал не мозг, а свет. Слепящий,
пульсирующий. И каждый раз, когда дотрагивался до него, внутри
что-то шептало: "Это не твоё. Это не твоё."
Естественно проснулся в холодном поту, прижав визитку к
груди.
И понял: не могу больше притворяться. Что всё это случайность.
Что просто техник. Просто парень, который чинит сломанные вещи.
Потому что теперь мне пришлось чинить человека. Точнее – то, что
от него осталось.
А если могу это... кто следующий?
***
Домой, если так можно сказать, вернулся ближе к вечеру. Асфальт
ещё хранил тепло дневного солнца, но в тенях между зданиями уже
затаивалась прохлада. Воздух был чистым – подозрительно чистым, как
после тщательной магической фильтрации. Улица, где стояла моя
мастерская, выглядела так, будто ничего не случилось. Ни стрельбы,
ни магических вспышек, ни разбегающихся прохожих. Только немного
скошенная вывеска соседнего кафе да трещина на витрине ювелирной
лавки намекали, что здесь было нечто большее, чем просто буря в
стакане воды.
А моя мастерская…
Она мастерская стояла, как и прежде, с замершими, запылёнными
окнами, будто наблюдала за всем, что происходит, сквозь толстое
стекло равнодушия. Открыл дверь и вошёл.