«Да уймись же!– приказываю самой себе.– Подумаешь, Гронский! Ты прекрасно знала, что он здесь будет. Именно поэтому и шла», – не особо заботясь о чувственности моей души, выдаёт суровую правду подсознание.
Всё так. Я знала, что Рома здесь будет. Знала и хотела его увидеть. Зачем? Я не знаю. Может, чтобы просто узнать как он? Хотя вряд ли Гронский мучается так же как и я.
Я никому не говорила причину и ни с кем не обсуждала наш с Ромой развод. Разошлись и разошлись. Как разводятся тысячи молодых пар. Мы не были какими-то особенными. Да, наш роман закрутился внезапно и был похож на водоворот во время шторма. Мы ссорились, мирились, снова ссорились и снова мирились. Но, видимо, у всего есть предел. После последней ссоры, никто не захотел уступать, и меня грубо вышвырнуло из водоворота этой безумной любви. Ударило больно и даже обездвижило, погрузив в апатию.
Я только-только начала потихоньку приходить в себя. Как малыш учится ходить самостоятельно, так и я училась жить без Гронского. И увидев его, хотела доказать самой себе, что смогла и больше ничего не чувствую к бывшему мужу. Но оказалось, что ни черта я не смогла.
Стоило мне только увидеть Рому, как всё, что я так отчаянно хотела забыть, вернулось вновь. Даже слабый ветерок может раздуть едва тлеющий уголёк до огромного пожара. Так и в моей груди все чувства, вся боль вспыхнули с новой силой, и мои усилия оказались напрасными. Как бы я не заставляла себя забыть его, я по-прежнему его любила.
Словно почувствовав моё внимание, Рома поворачивается и встречается со мной глазами. Он медленно переводит свой взгляд сначала на Кирилла, а потом на мою кисть, безвольно повисшую на руке Дубова. Я смотрю на бывшего мужа так, словно никого рядом нет, и забываю, что нужно дышать. В этот момент к Роме подходит Киселёва, куда-то зовёт и пытается увести, но Гронский отделывается от неё одним взглядом и уверенным шагом идёт в нашу сторону, неумолимо сокращая и без того небольшое расстояние.
Шаг. Ещё один. Его шаги совпадают с ударами моего сердца.
– Всё будет хорошо, – успевает шепнуть мне Кир, накрывая мои ставшие ледяными пальцы своей рукой. – Грон, здорово! – приветствует Романа, как доброго приятеля. – Ты что такой угрюмый? Улыбнись, жизнь прекрасна!
Гронский снова стреляет взглядом на мою руку, лежащую на руке Дубова, и переводит его на моё горящее лицо.