жеистекаешь кровью!
—
Никакихбольниц, — цедит он, хватая меня за руку. Его
пальцы ледяные, но хватка железная. — Никакихментов. Просто… помогибыстроуйти.
Я смотрю
на него, как на психа. Кровь пропитала его рубашкунасквозь в нескольких
местах, а он про
«уйти».
— Куда
уйти, Лёха? Ты еле живой! Давай в квартируко мне, я
Лене скажу,промоем,перевяжем…
— Нет, —
обрывает он, глаза блестят, как у зверя. — Так только тебя подставлю. И её. Не надо.
Я
стискиваю зубы. Фонарь мигает, тенив такт ему то появляются, то
исчезают, и мне кажется, что
за углом кто-то стоит. Лёха прав — если этодействительнокриминал, лучше не светиться. Но бросить его? Да
никогдав жизни.
— Ладно,
— говорю я, вытираясо
лбапот. — Есть идея. Рейс в Новосиб. Поеду
сейчас, а не утром. Ты со мной.
Он
смотрит на меня, будто проверяет, не шучу ли. Потом кивает, слабо,
но твёрдо.
— Давай,
брат, — шепчет он, сжав зубы
от боли. — Только
быстро.
Я бегу в
подъезд, ноги гудят, лампочка в коридоре трещит. В квартире пахнет
борщом, Лена сидит на диване, в халате, смотриткакое—то шоу
потелеку.
— Ты чего
так рано? —удивлённобросает она, не отрываясь от
экрана.
—
Срочняк по
срокам, — вру я,
хватаясобранную с
утрасумку. — Надо
ехатьпрямосейчас.
— Сейчас?
— она хмурится, встаёт. — Стас, ты серьёзно? Я ужинприготовила!
— Лен,
правда, надо, — отрезаю я, закидывая в сумку аптечку. —Может вернуться
получится раньше.
Она
фыркает, но молчит. Я чувствую её взгляд в спину, но временисовсемнет. Спускаюсь, тащу Лёху ксвоей фуре. Он тяжёлый, ноги волочатся, кровь пачкает мне
куртку. Укладываю его на спальное место в кабине.Всё вокругпахнетсоляройи
кожей, стёкласлегказапотели. Я лезу в аптечку, бинтую
егораны, как умею. Йод воняет, Лёха шипитсквозь сжатые
зубы, но не
жалуется.
—
Держись, брат, — бормочу, заводя движок. — Довезу тебя, не
сдохнешь.
Фары
режут ночь, трасса стелется вперёд, гул шин убаюкивает. Ястараюсь быстро негнать,едуаккуратно, чтобы Лёху не растрясло.
Дни на
трассе, как обычно,сливаются в одноцелое. Я
останавливаюсь на заправках, беру кофе, консервы, хлеб. Кабина
пропиталась запахом бинтов,лекарствинемытого
тела. Лёха лежит,
дышитвсё ещёхрипло, но глазаужеоткрывает чаще. Я кормлю его, как ребёнка:
разминаю тушёнку, подношу ложку ко рту, чередуя с картофельным пюре.
—
Ешь,давай, — шучу я, сидя на водительском. —