Ложечку за Стаса.
Он слабо
улыбается, но глазапочему-то
после этого раненияуже не те
— холодные, как лёд.
—Не жалеешь, что
подобрал? — хрипит он, глотая
тушёнку. — Бросил бы меня, и всё.
— Ага,
щас, — фыркаю я. — Ты мнесколько разспину прикрывал, а я тебя в кустах оставлю? Не
дождёшься.
Лёха
молчит, смотрит в потолок кабины. Я меняю повязки, и меня
пробивает:самая
большаярана, которая
былапохожа нарвануюдыру,
ужепочтизатянулась.
Кожанежно—розовая, швы почти не видны. Я моргаю, думаю:
«Может мерещится.С недосыпа».
— Лёха,
ты что, терминатор? — говорю я, стараясь шутить. — У тебя раны, как
у кошки, заживают.
Он
хмыкает, но не отвечает. Только смотрит, и в его взглядемне чудитсячто-то чужое.
— Стас, —
говорит он тихо. — Зачем ты это делаешь?
— Что
делаю? — я вытираю руки, пахнущие йодом.
— Тащишь
меня. Рискуешь. Мог бы сдать и спать спокойно.
Я
стискиваю зубы. Термос с кофе тёплый, я делаю глоток, чтобы
неначать материть
друга.
— Потому
что ты мой друг, Лёха, — говорю я. — И я тебя не брошу.Сколько раз тогда,тыза меня
вписывался,
прикрывал спину.
Помнишь?
Он
кивает, глаза блестят, но не от слабости — от чего-то
другого.
— Помню,
— шепчет он. — Ты меня вытащил, брат. Теперь я твой
должник.
Я
отмахиваюсь, но он хватает меня за руку, слабо, но
цепко.
—
Серьёзно, Стас, — говорит он. — Если припрёт, звонипо этому номеру. Но только если всёбудетпо-настоящему хреново. Понял?
— Понял,
— бурчу я, записывая его номер на обрывке чека. — Но ты сначала
оклемайся, должник.
Когда я
скинул груз и отъехал отНовосиба,Лёха
уже сидел, пил и
елсам, даже
шутил. Раны почти исчезли, шрамыостались,но не
выглядели страшными, как в самом начале—были
тонкие,как нитки. Я
смотрели думал
про себя: «Это не нормально».
Но молчал. На обратном пути, в Подмосковье, онпопросилостановить. Ночь, фонаригорят ровным бледным светом, трава мокрая от росы.
—
Дальшедоберусьсам, — говорит они крепкожмёт мне руку. — Спасибо, брат.
— Береги
себя, Лёха, — отвечаю я, но в грудитревожно.
Он уходит
вкуда-тотемноту, шаги затихают. Я стою, смотрю вслед и
думаю: «ЭтожеЛёха, мой близкий кореш Лёха. Нов
тоже время, после этого раненияуже не совсем он».
Моргаю, и
воспоминания тают, как дым. Я снова на площадке завода, фары
внедорожников режутвечер,
высвечиваякруг фанатиков из
Братства Огня. Их дымчатые
лица шевелятся, глаза горят красным, шёпот — «Ша’сар…
Аза