внимательно наблюдай,он много
чточует.
— Да уж, похоже, больше моего, — пробурчал я, вспоминая, как Никак
тянул сегодня в обход стоянки.
Дед сходил в кухню к газовой плите, взял
старый, медный, с небольшой вмятиной на боку чайник, налил чай в
две кружки. По комнате поплыл запах мяты, чабреца и чего-то
терпкого, почти горького. Потом принёс выпечку — румяные пирожки с
картошкой, ещё тёплые, с хрустящей корочкой и сытным ароматом.
Поставил всё на стол, пододвинул ко мне.
— Ешь да пей, — сказал он. — Не торопись
никуда.
— Не тороплюсь, дед, — я откинулся в
кресле. — Как здоровье молодецкое?
— Согласно фактическому пробегу, Стас.
Так у вас, водителей, говорят? Лучше ты про свои дела поведай, —
дед сел напротив, взял свою кружку, отхлебнул чай, глядя на меня
поверх края. — Так и возишь людей взад — назад? С Ленкой не перестал ругаться? И
вообще, расскажи старику, что у тебя сейчас в жизни творится.
— Да ничего не творится, —я нахмурился,
взял пирожок, повертел в руках и надкусил. — Работаю, живу, как
все. С Еленой расстались, точка стоит. Жирная.
— Ну, как все, говоришь, — дед
прищурился, поставил кружку на стол. — А я смотрю, ты сам не свой.
Глаза бегают, руку трёшь. Что там у тебя на ладони? Опять
зудит?
Я замер, спрятал руку под стол. Откусил
ещё половину пирожка. Метка чуть кольнула, тепло пробежало по
пальцам.
— Да ничего не зудит, — соврал я. —
Просто устал.
Исмагил откинулся на стуле, скрестил
руки на груди, взгляд стал острым, как лезвие.
— Ладно, не хочешь по-хорошему, будет
по-моему, — сказал он. — Ты на пирожки налегай, пей чай, а потом
поговорим. Разговор сложный, Стас, не на пять минут.
— Почему сложный? — я подался вперёд, —
Про что? Ты, кстати, про здоровье своё не ответил.
— Давай о тебе сначала, — дед
усмехнулся, но глаза остались серьёзными. — Я про тебя, и про метку
твою, и про тех, кто за тобой ходит знаю. Сядь ровно, не дёргайся.
Сейчас расскажу, но сначала поешь. Не на пустой желудок такие вещи
обсуждают.
Я заметил, что надкусанный пирожок всё
ещё был в руке. В два приёма затолкал его в рот и запил чаем.
Никак поднял голову, уши приподнялись,
будто почуял, что воздух в комнате стал тяжелее.
Дед Исмагил отхлебнул из своей
толстостенной керамической кружки, поставил её на стол, пальцы
постучали по краю. Глаза его сузились, будто он смотрел не на меня,
а куда-то далеко, сквозь стены квартиры. Я взял второй пирожок.