Эта картина была хорошо принята в советских городах, на советском экране и она отвечала всем требованиям времени.
Потом я снимал Аду у продюсера Жигунова в фильме «Ниро Вульф и Арчи Гудвин» в одной из новелл. Она никогда не забывала передавать мне приветы, когда приезжала в Ленинград на творческие вечера:
– У меня здесь есть друг – Женечка Татарский!
Я с ней дружу до сих пор и испытываю самые нежные чувства.
И только много лет спустя… Как-то раз она мне сказала:
– Женя, если можешь, помоги…
Она тогда просила за дочку. Дочка тоже актриса, и что-то неудачно у нее складывалось, тогда все обнищали на Украине, надо было помогать.
И вдруг горько-горько добавила:
– …Если бы ты знал, что ты сделал, когда меня уговорил сниматься в «Салют, Марии»!
– Что? Что я сделал? – испуганно спросил я.
– Не ты сделал, а сделала я…
– Что?
– Аборт!
– Ты с ума сошла!
– Да не с ума я сошла, а тогда, я просто тебе не говорила, я должна была родить Катьку, но ты меня уговорил сниматься. И мне пришлось сделать аборт…
Вот это был поступок! Это был гигантский поступок! А когда была премьера «Салют, Марии» в Киеве, то окружение Адочки воспринимало этот фильм как предательство с ее стороны. Для них это не был ни героизм, ни замечательная работа театральной актрисы в грандиозной картине большого режиссера.
В той же картине снимался испанец: роль Пабло играл Анхель Гутьерес. Он был театральным режиссером, и к тому времени, когда его пригласили сниматься у Хейфица, он был режиссером театра «Ромэн» в Москве. Я с ним познакомился в коридоре театра «Ромэн», когда он кричал на Николая Сличенко:
– Вы не артист! Вы ошибаетесь, если вы думаете, что вы артист, а никакой вы не артист!
Я рассказываю про это, потому что у данного эпизода потом было продолжение.
Этот фильм мы снимали в девяти экспедициях: в Крыму снимали дважды, во Львове, в Польше, в Кракове, в Киеве, в Москве. А в это время у меня родился сын. Жена меня потом упрекала:
– Ты забыл ребенка!
Но я делал карьеру. Ребенка я успел сделать, а теперь я делал карьеру.
Это был мой первый фильм вторым режиссером у Хейфица.
Мы снимали в Феодосии, а жили в Коктебеле. И вот Хейфиц приглашает меня для разговора, дает раскадрованную сцену, огромный эпизод в картине, и говорит:
– Женя, такие сцены в Голливуде снимают вторые режиссеры, поезжайте снимать!