– Часы, – сказал я.
– Мало, – сказал Генрих.
У меня были часы, которые мне не разрешали носить в школу, потому что своим громким тиканьем они мешали вести урок. Размером они были с небольшое блюдечко, и, когда я носил их на руке, то прохожие, которые интересовались временем, замечали их даже с противоположной стороны улицы и специально переходили дорогу, чтобы узнать, который час.
Вообще-то не стоит смеяться над своими первыми часами. Часы мои добросовестно делали свою монотонную работу, а подарила мне их моя тетя. Она выиграла эти часы по лотерее в городе Самарканде еще в нэповские времена. Причем уже тогда они считались морально устаревшими.
– Да, – вздохнул я, – много не дадут. Тогда Генрих сказал:
– Велосипед.
У Генриха был велосипед, который древностью происхождения свободно мог потягаться с моими часами. Достоинство его заключалось в том, что он был выкрашен небесно-голубой эмалью, а недостаток – в том, что у него отсутствовало переднее колесо. В восьмом классе Генрих дал велосипед покататься одному отважному человеку и получил его обратно в таком неполном виде. Генрих тогда не особенно переживал. Он увлекался мотоспортом, и некомплектный велосипед висел на гвозде в чулане и ждал своего часа. Теперь этот час пробил. Мы разобрали велосипед и продавали его по частям, причем какой-то небритый любитель пива вертелся все время возле нас, подмигивал и говорил театральным шепотом:
– Сбондили машину? Не боись, не определю… Потом он купил у нас заднее колесо и тут же продал его чуть не вдвое дороже.
Так или иначе, мы наторговали необходимую сумму, и я пошел с Катей в ресторан. Катя была старше меня на два года и, по-моему, уже успела побывать в ресторане прежде, потому что держалась уверенно и помогла мне сделать заказ. И я подумал, что она, возможно, бывала в ресторане с каким-нибудь мальчишкой или взрослым мотогонщиком, и у меня нехорошо засосало под ложечкой. Теперь-то я понимаю, что это от ревности, а тогда я думал, что это от голода, и принялся за салат.
– Подожди, – сказала Катя, – сначала полагается выпить.
И мы выпили.
– Это хорошее вино, – сказала Катя.
Я не стал спорить, хотя мне лично больше понравился салат. Если бы было можно, я с удовольствием поменял бы свое вино на вторую порцию салата. Потому что вино было все же горьковатым, а салат – вкусным. Но эти мысли проскочили так, мельком, в силу послевоенной привычки внимательно относиться ко всему, связанному с пищей. Все это, конечно, было второстепенным в тот вечер, а главным было то, что вот я сижу в ресторане с Катей и могу смотреть на нее во все глаза.