В поте лица своего. Люди - страница 2

в двух твиндеках; при этом большую часть стекол в городе выбило ударной волной, отчего много людей пострадало от порезов, но, главное, они остались живы и в основном целы в отличие от множества тех, кто волей обстоятельств пребывал с другой стороны сопки. Пассажирам кораблей, входящих в бухту Нагаева, открывается как раз эта, обезображенная не столько взрывом, сколько неустанной человеческой деятельностью, сторона лица «столицы Колымского края». Именно отсюда начинается Колымское шоссе, переходящее сразу за непрезентабельным деревянным мостом через Магаданку в колымскую трассу – главную артерию, связывающую морской порт с золото- и оловодобывающими приисками Колымы, ради обеспечения которых, собственно, и создавался Магадан, – к его причалам тянутся теперь один за другим караваны сухогрузов, неся на палубах, в трюмах и твиндеках строительный лес и автомобили, тракторы и муку, узлы промприборов[4] и замороженное молоко, детали драг[5] и сухой лук, керосин в железных бочках и яичный порошок, взрывчатку и мороженное мясо, самолеты и сборные щитовые дома – всего, конечно, не перечислить, но главное, чем были заполнены прибывающие корабли, – это живой груз, рабсила: зэки, военные, вольнонаемные – которые должны были осваивать огромные пространства северо-востока СССР, едва заселенные коренными жителями – чукчами, эскимосами, эвенами, эвенками, коряками, юкагирами. Сойдя с кораблей на берег бухты Нагаева, первостроители повели себя так же воинственно, как испанские конкистадоры в Новом свете: одни – истребляя народы майя и ацтеков, а другие – уничтожая не только ранимую северную природу – среду обитания коренного населения, а значит, и само это население, – но и привезенных с собой людей – зэков. Первостроители, например, не знали, что трехметровой высоты лиственница здесь вырастает чуть ли не за сотню лет, а потому, начав прорубать первую просеку от моря к Магаданке – прообраз Колымского шоссе, – спохватились лишь тогда, когда на площади в тысячи гектаров вокруг города остались одни пеньки. Поведение первопроходцев на берегу бухты Нагаева походило на действия десантников на «пятачке», где им поручено высадиться и продержаться до прихода основных сил: они, десантники, прежде всего начинают окапываться, в поте лица вгрызаясь в землю, проклиная при этом ее неподатливость и надеясь лишь на лопату да автомат. Так берег покрылся землянками, бараками, хижинами, лачугами, хавирами и халабудами (и в самом деле похожими на окопы) – в общем, самыми разнообразными постройками из подручного материала, все как одна носившими вид и характер временных жилищ и незаметно приобретающих статус самых что ни на есть постоянных, сохранившихся в немалом числе и поныне и ставших чуть ли не визитной карточкой этих мест. Завоеватели не испытывают большой любви к завоеванным пространствам – на Колыме в силу скудости естественных сил, не позволяющей быстро залечить раны, нанесенные природе человеком, это особенно бросается в глаза, но для вновь прибывающих наглядно выражается прежде всего отбросами человеческой деятельности, прямо-таки завалившими берега бухты: ржавые бочки из-под мазута и керосина, автомобильные покрышки и остовы автомобилей, останки самых разных плавсредств – разбитых барж водоизмещением в сотни тонн, рыбацких баркасов с прогнившим днищем, громадных неказистых деревянных судов, похожих на ковчеги, с бесчисленными птицами и мелкими грызунами, нашедшими приют в пробоинах бортов, – все это походит на следы боев недавно высадившейся здесь армии и второпях ушедшей вперед, добивать врага. Понятно, что после таких трудов лик «столицы», открывающийся пассажирам кораблей, входящих в бухту Нагаева, казался не на шутку страшным, сильно изуродованным опасной болезнью – то ли проказой, то ли ветряной оспой – то ли еще чем-то скверным, с легкостью передающимся от человека к человеку… С аборигенами – охотниками, рыболовами, оленеводами, – как и с природой, не церемонились, насильно приобщая к плодам цивилизации: оленеводческим и рыболовецким колхозам, оседлому образу жизни, холодным дощатым домишкам-общежитиям, воспитанию детей в школах-интернатах, – но, лишив привычного, в гармонии с природой существования, научили только пьянству и лени и обрекли на вымирание от алкоголизма, венерических заболеваний и повального туберкулеза. Сравнение освоения Колымы с конкистой тем более справедливо, что в обоих случаях речь шла о необходимости найти большие запасы золота: отыскать страну Эльдорадо и покорить ее… В России заинтересовались районом Колымы еще во времена «золотой лихорадки» на Клондайке, так как геологические условия этих двух речных регионов оказались очень похожими, но промышленное золото здесь было открыто лишь в 1915 году, когда старатель-одиночка Шафигулин по прозвищу Бориска нашел его в бассейне Средникана